Между расходящимися наподобие занавесок кусками тканей скрывались потемневшие от времени картины, писанные маслом по дереву. Они изображали нечто странное, даже пугающее. Оглядывая покой, Реми успел рассмотреть гробницы неведомых царей и храмы неизвестных богов, окружённые изваяниями жутких чудовищ, крылатых и многооких. Он видел адские бездны, полные обнажённых, окровавленных истерзанных детей, курганы и погосты с мрачными обелисками, могильные подземелья, заваленные тускло блестящими в огарках свечей слитками и драгоценными камнями, которые сторожили каменные изваяния.
На одной доске вдоль покрытого толстой паутиной стола сидели полуразложившиеся трупы в истлевших дорогих одеяниях и тускло блестящих венцах, а по стенам вокруг них стекала кровь, становившаяся на полу чёрной жижей, из которой торчали руки скелетов. На другом изображении можно было разглядеть дорогу, вдоль которой стояли кресты и копья с распятыми и насаженными голыми оскоплёнными юношами. Только на одной из картин, размещённой прямо напротив окна, проглядывали светлые тона, и дорога между золотых полей убегала от сказочно красивого селения к морю, смыкавшемуся с ясным небом на горизонте.
― Что это? ― немного испуганно спросил Реми.
― Аллегории вечности, ― ответил мессир. ― Светлый путь во мраке, полном страданий и боли, сказочные богатства и кладбища поколений.
Реми не совсем понял объяснение мессира, но решил пока не обращать внимания на картины, благо в покое было ещё на что посмотреть.
Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый тёмной скатертью с золотым узором, похожим на магический чертёж. В центре столешницы стоял большой ― высотой с локоть мессира ― деревянный короб, резной, разукрашенный, покрытый серебряными вставками и расписанный крылатым солнечным оком.
― Знак вечности, ― пояснил мессир, указав на изображение.
― А где же ваши книги? ― удивился Реми, вспомнив, что не видел кожаных фолиантов ни в одной из предыдущих комнат.
― В другом покое, ― уклончиво ответил мессир. ― Да здесь не так много книг ― только самые ценные, которые ничем не восполнить в случае утраты. Редчайшие гримуары, копии древних свитков, мои собственные сочинения.
― Но разве не было бы безопасней хранить здесь всю библиотеку? Ведь здесь куда более укромное место, чем то, где стоит Лазурный Чертог.
― Именно, ― усмехнулся мессир. ― В Чертоге я храню треть своих книг ― но всё это известные сочинения, многие из них можно отыскать в монастырях и соборах. Если пострадает Чертог ― со стороны покажется, будто все мои книги пострадали вместе с ним, ибо даже одна десятая тамошней библиотеки превосходит самые богатые собрания церковные и светские. Едва ли кому из смертных, ― мессир снова усмехнулся, ― сумеет прийти в голову, что это лишь часть моих книжных запасов.
Часы показывали самое начало полуночи. Кресел не было, и они стояли у окна, смотря в тёмную осеннюю хмарь.
― Это очень хорошо, что ты не отказался от бессмертия, ― с особенной сосредоточенностью промолвил мессир. ― Признаться, я устал от него.
Реми удивлённо посмотрел на него. Тот усмехнулся.
― Да, да, я говорил уже, что устать можно и от бессмертия, если живёшь семнадцатый век, и с каждым столетием упадок моего древнего мира всё сильней и заметней. Вот и я устал, и устал давно, как уставали десятки мессиров до меня. Но, как и все мои предшественники в вечности, я не могу уйти просто так, оставив своих людей и своё имущество без нового предводителя.
― Неужто никто из них не сможет занять ваше место?
― Нет, ― покачал головой мессир. ― Все они хороши, верны мне и славны ― но ни один из них никогда не станет новым мессиром.
― И чего же вы хотите? ― Реми уже догадывался, чего.
― Ты сумеешь занять моё место, ― прямо сказал Ладислав. ― Ты ― сумеешь.
Хоть и готовый к такому, Реми всё же не знал, что сказать. Он стоял напротив мессира, всматриваясь в темноту за окном, но ничего не замечая, погружённый в раздумия. Предложение мессира сбило его с толку.
― Но почему именно я? ― вопрос прозвучал наивно-беспомощно, но это было единственное, что пришло сейчас в голову Реми.
Мессир отвернулся от окна и посмотрел в лицо единственному Фруа.
― Почему одни родятся крестьянами, а другие ― баронскими сыновьями? Почему одни появляются на свет в законном браке, а других всю жизнь кличут ублюдками? Кому-то везёт, а кому-то нет. Один способен на малое, другой ― на большее. Ты сумеешь стать моим преемником и достойно продолжить странствия в вечности. Ты смышлён и пытлив умом, ты молод и стар одновременно.
Реми воззрился на мессира с беспомощным выражением лица. Какой из него преемник, он всего лишь отрок пятнадцати лет от роду, без родных, без семьи, без дома. Он одинок и потерян, он живёт лишь памятью об Этьене и жаждой мщения.
― Да, ― мессир словно прочитал в глазах его мысли. ― Сейчас ты одинок и потерян, и живёшь только памятью о брате и жаждой мести. Но как ты намереваешься утолить эту жажду, оставаясь одиноким и потерянным? Как ты хочешь тянуть своё бессмертие, не имея крова и денег? Куда ты пойдёшь?
― Вы ведь не прогоняли ваших людей, ― полувопросительно возразил Реми, робея.
― Нет, не прогонял никогда, ― признал мессир. ― Но ведь никто прежде не собирался мстить, как собираешься ты. Ты волен жить в моих домах и замках, даже если ты откажешься стать моим преемником, но как тогда ты свершишь мщение? Рано или поздно тебе придётся покинуть замок, и что ты будешь делать тогда? Ты не отомстишь в одиночку, тебе понадобятся люди ― твои люди, которые будут готовы служить тебе.
Реми понимал, что мессир прав, но…
― Но ведь все ваши люди уже больше века бессмертны, а я только собираюсь обратиться. ― Мессир кивнул. ― Почему же я?
― Мои люди ― потомки крестьян, пехотинцев и шлюх, ― ответил Ладислав. ― Они все были нежеланны и гонимы родными, не говоря уж о чужих. До встречи со мной почти все из них не знали ни любви, ни заботы, ни достатка. Ты же ― желанный сын, любимый отцом и матерью, принятый братьями. Тебе учили всему, чему могли учить в таком владении, какое имел твой отец. Ты умнее каждого из моих людей, какими они были, когда я подобрал на дорогах, в горах или подворотнях. И
