― Наверное, мы скоро начнём собираться?
― Да, ― кивнул мессир. ― Завтра, вернее, уже сегодня, ты будешь спать от зари до полудня, а мы уже начнём готовиться к отъезду.
Мессир поглядел на часы и хмыкнул ― Реми показалось, что обеспокоенно.
― Что-то не так? ― с опаской спросил он Ладислава.
Тот ободряюще улыбнулся и успокаивающе погладил Реми по плечу.
― Нет, не сказать, что не так. Но странность есть. Обычно эликсир начинает действовать раньше, к исходу первого часа его уже чувствуют.
Реми показалось, что его сердце замерло. Только не это! Он с трудом смог спросить:
― Он не подействовал на меня, да? Я не подхожу в бессмертные? Тогда я хочу уйти вслед за Этьеном!
― Уйти вслед за братом ты успеешь всегда, но никогда не захочешь, ― неожиданно твёрдо ответил мессир, но сразу же смягчился. ― Если эликсир запаздывает в действии, значит, он проявится особенно ярко и сильно. Так что жди и не бойся. Я понимаю твоё волнение, но вечность требует выдержки и хладнокровия.
Мессир произнёс последние слова мягко и деликатно, но этого хватило, чтобы Реми устыдился собственных страхов и опасений. Его прочат в новые мессиры, в предводители десятков людей, которые старше него в десять и двадцать раз, а он ведёт себя как маленький мальчик, а не молодой мужчина. Если мессир говорит ждать и не бояться, он будет ждать. А бояться не будет.
Они молчали, а Реми теперь только прислушивался к своим внутренним ощущениям, пытаясь уловить, когда же начнутся перемены и что же он будет чувствовать, время от времени бросая взгляд на часы.
Перемены, впрочем, не заставили себя долго ждать. Взглянув в очередной раз на круг с римскими цифрами и стрелками, изображавшими около двух часов ночи, Реми вдруг понял, что началось. Он посмотрел на мессира, и тот всё понял без слов, но Реми уже не видел и не слышал его, как не видел этого покоя с мрачными картинами и не слышал, как часы стали бить подошедший час.
Мессир, кажется, что-то говорил, но его голос стал таким далёким, что не долетал до слуха Реми, и само лицо Ладислава словно растворилось в тумане. Откуда-то хлынул свет летнего дня, и всё вокруг преобразилось.
Тёмный покой со свечами и трупной вечерей исчез, а на его месте возникли палаты роскошного дворца, и первый этаж его погружён в душную летнюю ночь, прорезаемую доносящимися с тёплого моря ветерками. Вокруг дворца пышные сады, и густая изумрудная зелень лезет в окна, и они распахнуты навстречу морским дуновениям и этому вьющемуся, словно кудри Этьена, плющу. Стёкла окон тонки и узорчаты и заключены в изящные кованые рамы, так хорошо сочетающиеся с камнем стен. Реми провёл рукой по этому камню ― он оказался шершавым и тёплым.
Здесь, в этом чудесном месте, не было новолуния ― в саду высоко над деревьями светила полная луна, позлащённая, словно серебряный венец наследного принца. По-южному яркие звёзды мерцали, точно кружась хороводом вокруг этого венца ночных небес, будто бы жемчужины или бисер, которыми расшивают парадные мантии.
Сам же Реми был облачён в халат из тончайшего сиреневого шёлка, мягкого, гладкого и блестящего каждой точкой вышитого золотой и пурпурной нитью узора. Судя по тому, как плотно халат прилегал к телу и как он охватывал стройный стан молодого Фруа, он был надет на голое тело, и кожа дышала ночью и морем сквозь тонкую ткань, сохраняясь от жары и пота. Пол скрывался под толстым пурпурным ковром, и Реми ступал по нему босиком, не чувствуя холода каменных плит.
В покое царил мягкий свет; на изящных столиках и в красивых стенных держателях горели карминные, золотистые и нежно-зелёные свечи, источая тончайшие ароматы, доселе неведомые потомку Снежных баронов. Он подошёл к одному из столиков и взял с него высокий бокал, полный тёмно-красного вина. Он выпил его до дна, и оно было сладким и нежным, словно поцелуй Этьена.
Он уже во второй раз подумал о брате, но эти думы не потянули воспоминаний, обычно бередивших его душевные раны. Сейчас они не принесли привычной тоски и расстройства. Здесь, в этом чудесном неведомом месте, ничто, ничто не тревожило и не огорчало Реми и не беспокоило его сознания…
Слегка опьянённый вином, Реми заметил, что плющи, оплетающие стены вокруг окон, цветут пышными розами, яркими и необычайно крупными. Приглядевшись в мягком красноватом свете, он понял, что это не розы, а какие-то другие цветы, не уступающие, однако, розам в их страстной красоте.
Реми мягко ступал босыми ногами по толстому ковру, исследуя залу, выстроенную его сознанием. С каждым его шагом очертания прояснялись, участки покоя будто выступали из темноты и обретали формы, зал как бы раздвигался, достраиваемый силою эликсира и воображения Реми Фруа.
В глубине покоя, напротив узорчатого окна, помещалась огромная кровать ― пурпурные с золотым узором подушки и покрывала, устилающие кованый резной каркас. Высокая спинка была затянута сиреневым шёлком и переходила в широкий балдахин, занавеси которого снизу были собраны и перехвачены толстыми шнурами, свитыми из алых, золотых и сиреневых нитей. Пышные кисти свисали чуть ли не до пола, а к просторному ложу вела устланная ковром лестница о трёх ступенях.
По сторонам от кровати на резных столиках в серебряных канделябрах горели толстые красные свечи, распространяя волнующие ароматы. Откуда-то полилась музыка, как будто та самая, что звучала во сне Реми, что снился ему предыдущей ночью. Тут она, впрочем, звучала намного плавней и ровнее, будто река текла в русле, в котором за многие века вода уже сточила все острые углы и неудобные повороты.
Музыка звучала тихо, но в ней можно было различить каждый звук. Казалось, это играет свирель или цевница, а время от времени кто-то перебирает струны ― люди мессира рассказывали ему об арфах, кифарах и лирах, на которых играли божественные певцы древней Эллады, едва укрытые лёгкими хитонами.
Сознание Реми плыло в пропитанной ароматами духоте, в тихих чарующих напевах, в красноватых тонах от пламени цветных свечей и сиренево-пурпурных тканей. Необычайная лёгкость переполняла его, безмерная эйфория вытеснила все прочие чувства и думы, и Реми отдался её власти.
Он словно спал наяву, ноги не держали его и, чтобы не упасть, он лёг на кровать, раскинув руки крестом и воззрившись затуманенными очами в высокий потолок, подёрнутый полумраком. Неведомые цветы, растущие на гибких
