Цуна любила песни ма и ждала каждый год, когда поспеет на склонах гор терпкая вишня. Но следующим летом не нужно будет ее собирать: недавно ма ушла петь к рыбам – на морское дно.
– Так велит закон, – сказала она за день до этого, лежа на душистых ветках лавра в пещере.
Отблески костра играли в усталых коричневых глазах ма. Тени заострили черты лица, легли кругами вокруг век, заполнили болезненной чернотой впалые щеки.
– Какой закон? – нахмурилась Цуна, наливая в кружку отвар.
– Закон жизни, – прохрипела ма, с трудом подняв голову, чтобы попить. – Мы едим рыбу и моллюсков, ловим раков, добываем водоросли. Теперь пришла пора расплатиться с жителями большой воды.
– Нет! – выкрикнула девочка и для верности топнула ногой. – Нет! Это плохой закон! Скажи рыбам, что я не буду их больше есть! Не пой им! Пой для меня!
Она осмелела, зная, что ма слаба.
– Это не тебе решать. Однажды я не смогу жить на Акульем острове и дышать воздухом, как сейчас. Я усну и не проснусь. Тогда сбрось меня в море, но прежде привяжи ко мне большой камень. Да смотри не оставь свою ма под затмением. Если черная рыба проглотит меня, как проглатывает солнце, Большая вода не получит свой дар. Останется одна пыль. А если ты сделаешь все, как надо, я опущусь на дно и стану дышать водой. У меня появятся жабры, а кожа посинеет и начнет блестеть, словно серебро.
– Ты уже врешь, ма.
– Я не вру, я мечтаю…
– А что будет со мной, когда я совсем усну? Кто отправит меня в море? И ты не научила меня петь! Как же я расплачусь с жителями Большой воды?
– Ты хороша в другом, – непривычно мягко сказала ма. – Не бойся перестать дышать. Когда придет срок, я тебя позову. Тогда ляг в волны, и пусть они отнесут тебя от берега. Там я тебя встречу и познакомлю с нашим новым домом.
– Ма, ты вроде и правду говоришь, а вроде и нет, – неуверенно буркнула Цуна. – У тебя опять лоб горячий и глаза красные. Хочешь еще попить?
– Нет…
– Тогда давай спать.
Цуна устроилась под боком у матери, положила слабую руку себе на живот.
– Спой мне?
Обычно ма отказывала, но теперь разлепила сухие губы и хриплым, грудным голосом начала выводить текучие слова:
Не выходи под черные лучи.Не стой на самом на краю утеса.Не задавай опасные вопросы,А голоса услышав, не кричи.Я помню день, в который нас с тобойПрибило к голове Большой Акулы,Что до средины в волнах утонула,Окаменела, поросла травой.Я помню и родные племенаВ спокойствии лесистых побережий.Вернуться к ним истаяли надежды.Моя земля отсюда не видна.Проглоченное солнце пожелало,Чтоб родила тебя я в темный день,И уронила проклятую тень,И ранила мой род несчастья жалом.Ты не пали высокие костры:Пока наш рыба-дом не виден с моря,Никто нас не найдет, а нет, так вскореЖди с кораблей смертельные дары.После того как песня закончилась, девочка еще долго молчала, смакуя послевкусие горькой тайны. Ма редко вспоминала о прежней жизни, и тем интереснее она казалась.
– У меня просьба, – сказала Цуна некоторое время спустя. – Не пой эту песню рыбам, ладно?
– Почему не петь?
– Я боюсь, что если они узнают о проклятье, то прогонят меня с острова, как тебя прогнал старый шаман, когда я только вышла из твоего живота.
– Рыбы – не люди, – вздохнула ма. – Им все равно, когда ты родилась.
Цуна насупилась:
– Все равно не пой. Это твоя песня для меня. Не для них.
– Хорошо, – пообещала ма. – А теперь спи, я очень устала.
Цуна впервые подумала, что родительница так молчалива из-за острого слуха дочери, который нельзя обмануть. И что-то было не так с этим пением рыбам. Хотя, если долго плавать в море, только совсем долго – целый день и целую ночь или еще дольше, – кожа, может, и станет синего цвета от холода или от краски волн. Но откуда взяться серебряной чешуе? Когда ма принималась мечтать, Цуна путалась в ее словах. Вот и теперь она не могла понять, в какой фразе затаилась ложь.
Ма однажды обмолвилась, что в том месте, откуда они родом, врут все-все. Кто-то мало, а кто-то много. И старый шаман тоже врет, а он самый главный в племени. Даже главнее ма. Поэтому Цуна странная. Поэтому она бы им не понравилась. Люди не любят, когда обличают вранье.
Тысячи мыслей роились в голове. Сотни вопросов ожидали утра, но ма крепко уснула и больше не проснулась. Цуна так и не узнала, где в рассказе о рыбах пряталось пятно неправды. Она послушно вытащила худое, но такое тяжелое тело на край утеса и, стараясь не приближаться к обрыву, столкнула в воду вместе с привязанным к груди камнем. Сине-зеленые волны тотчас проглотили ма и схлопнулись над ней. Ворох пенных брызг взлетел к небу, каскадом бисерин посыпался обратно.
Целый день Цуна слонялась по острову, не понимая до конца, что ма не вернется. Она не ушла стирать к озеру или ловить рыбу в море, а отправилась под Большую воду. Насовсем.
Только вечером девочка подошла к берегу и стала кричать волнам все ругательства, какие знала. Сначала громко и яростно, потом едва сдерживая всхлипы, а в конце еле слышно. Но гадкие рыбы не испугались и не отпустили ма. Наверное, им сильно понравились ее песни.
Цуна вытерла слезы и прислушалась. В мерном шелесте прибоя ей померещился знакомый голос, но мгновение спустя его не стало. Девочка доплыла до того места, куда упала ма, но, сколько ни ныряла в обагренные закатом воды, не смогла найти тело.
На другой день она проснулась в пустой, как покинутое осами гнездо, пещере и поняла, что Акулий остров теперь принадлежит ей. Но он конечно же об этом не знал, и юная хозяйка, забыв о завтраке, отправилась туда, откуда рыба-дом мог ее услышать, – на хребет На-Ла-Ха, увенчанный Гарпун-горой.
Она покорила вершину прежде, чем пламенный диск небесной рыбы начал переплывать из нижнего моря в верхнее. Рассвет еще не занялся, но воздух с ночи был теплым и густым. Он ласково обнимал полуголое жилистое тело Цуны, трепал короткие волосы цвета песка, скользил по загорелым плечам, играл с бахромой набедренной повязки, куда было нанизано множество мелких ракушек.
Каменный шпиль назывался Гарпун-горой неспроста. Ма рассказывала: давным-давно ненасытная Акула съела всех, кто обитал в море, и начала подбираться к людям. Огромным языком она слизывала их с побережий, втягивала пастью воду, а с ней рыбацкие и торговые лодки. Когда племена ушли вглубь островов и материков, Акула принялась откусывать большие куски суши,
