– Ма-а-а-а-а!
И ветер унес крик в море.
– Ма-а-а-а-а-а-а!
Пламя вспыхнуло быстро и яростно, подобралось к ней и дохнуло в лицо обжигающим дымом. Цуна визжала и звала всех, кого знала: важного человека, ма, Ри, Большую Акулу. Огонь лизал ей пятки, серые клубы смога душили. Это был конец, настоящий конец. Цуна собрала все дыхание в один отчаянный вопль, и над скалой пронеслось:
– Ри-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!
Таосцы, толпившиеся возле костра, испуганно замерли.
Цуна не замолкала, пока у подножия скалы, где шипел прибой, не вспучились волны.
Гигантская прозрачная Акула выныривала из пучины, разинув пасть. Она проглотила Цуну и хлынула на таосцев вместе с ракушками, мелкими камнями и водорослями. Огонь потух. Придавленные, испуганные и мокрые, люди вопили и отползали, а потоки собирались обратно в колоссальных размеров каплю. Большая Акула замерла над Цуной, и всем стало ясно – морское божество готово уничтожить Таос за эту девочку.
Хозяин Смерчей выступил вперед.
– Тебе не выпить цвет моей жизни! Я тот, кто рушит ураганы и вспарывает волны! Прочь!
Его волосы растрепались, одежда вымокла, но сила духа не покинула даже сейчас. Ученики шамана встали по обе стороны от учителя, и только теперь Цуна поняла, сколько же здесь людей. Наверное, три деревни собрались поглазеть на смерть бесцветной.
– Ри так любить Цуна, – дохнул в ухо знакомый голос. – Больше целая Сетерра. Поэтому Ри делать глупость для Цуна. Ри выдать себя. Они скоро прийти за Ри и убрать. Но Цуна жить. Цуна приказать Акула напасть и пугать. Цуна бороться с шаман и его люди. Цуна не плакать. Приказать Акула бороться.
– Ри, – всхлипнула девочка, дрожа от холода, – т-ты все-таки пришел.
– Ри делать Акула вместо помочь важный человек. Ри дурак. Ри трудно держать вода долго. Цуна сказать, что пришла стать хозяйка Таос.
– Я пришла править Таосом! – выкрикнула девочка. – Большая Акула со мной!
– Направьте сознание и разрушьте воду!
– Ри! Покажи им!
Две стихии столкнулись, и сила шамана оказалась крошечной до смешного. Рыбина проглотила его вместе с учениками и заставила плавать внутри своего тела.
– Выплюнь их! – приказала Цуна немного погодя.
И Большая Акула повиновалась. Люди кашляли, плевались. Таосцы замерли в благоговейном оцепенении.
– Теперь Цуна хозяйка Таос, – шепнул призрак. – Цуна помогать важный человек вместо Ри.
– Как? – спросила девочка, плохо соображая.
– Цуна хранить жизнь дети, который родиться в день Проглоченный солнце. Цуна учить люди правда. Это помочь. Теперь Ри уйти совсем. Цуна приказать рыба исчезнуть.
– Уходи! – выкрикнула девочка сквозь слезы.
И Акула рухнула в море, подняв огромные брызги. Ученики тут же подбежали освободить Цуну, а затем подняли, чтобы она не касалась земли обожженными ступнями.
Хозяин Смерчей подступил к ней с поклоном и протянул четки с разноцветными камнями.
– Какой цвет выбирает дочь Большой Акулы? – спросил он.
– Красный, – ответила Цуна. – Таким был цвет моей ма.
В это время Ри несся на восток, чтобы успеть сделать как можно больше до тех пор, пока его не уничтожат. Цуна так и не узнала, что он погиб через несколько тридов, спасая порченых детей на заброшенной мельнице.
Глава 24
Театр тысячи огней
Люди неосознанно ищут это, но не в порченых и не друг в друге. Эфемерная, едва уловимая потребность в добродетелях существует и по сей день. Искусство – вот что позволяет на время обрести сопереживание, не жертвуя эгоизмом и не становясь должником совести. Искусство как хорошее вино. Оно пьянит и открывает в человеке нечто глубинное, тщательно спрятанное ото всех. Наблюдая за выдуманными персонажами, зритель радуется, хохочет и плачет в полную силу, а потом возвращается в реальный мир, не страдая от похмелья.
Казалось бы, как могут люди чувствовать то, что непонятно и чуждо им? Почему проникаются искусством? Для чего тянутся к нему? Неужели этого требует заключенное в них прошлое? Со временем я понял, какое чудо позволяет на время изменить сознание сетеррийцев. Это дар великих артистов. Они заставляют проникнуться действом до такой степени, что зрители будто сами становятся героями истории. И тогда им обидна жестокость и отвратительна ложь. И тогда они сопереживают несчастьям и ненавидят злодеев. И тогда, пусть на короткий миг, они становятся человечными.
(Из черновиков книги «Племя черного солнца» отшельника Такалама)* * *Материк Намул, Царство Семи Гор, г. Эль-Рю
13-й трид 1019 г. от р. ч. с.
Липкуду опять снился курчавый иноземец и преследовало чувство, что сон это непростой и им еще придется когда-то встретиться.
– О-ох, – простонал Косичка, с трудом отрывая голову от подушки. – Ну и несет от меня. Как будто кошки во рту ночевали. Воды-ы…
Кто-то подошел к кровати и, прежде чем певун сообразил, шлепнул его по гудящему затылку.
– А-ай! – скорчился Липкуд, подскакивая. – Элла! Чего руками машешь с утра пораньше? Жить надоело?
– Т-тебя еще больше бить н-надо, – сурово сказала Элла, протягивая кувшин.
Липкуд хищно вцепился в него и выдул больше половины. Утерся рукавом, огляделся осоловело и чуть не упал с кровати. Комната была роскошная. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь окажется в подобном месте. Огромные окна с паутиной ажурных решеток и витражными навершиями. Богатый тюль с серебряной бахромой и вышивкой. Расписная тумба, а рядом розы в мраморной кадке. Зеркало в толстой золоченой раме, большой шкаф, камин, а перед ним пара мягких стульев.
– Не дайте мне проснуться! Это сколько же я вчера заработал?!
– М-мало, – нахмурилась Элла. – Но напиться и г-глупостей наделать тебе хва-атило.
Липкуд недоуменно пялился на порченую и думал, что в дорогой обстановке комнаты она выглядит совершенно нелепо. Косичка попытался вспомнить прошлый вечер, но не смог, зато Элла знала все в подробностях. Заикаясь от волнения, она красочно расписывала певуну вчерашний позор. Волосы на теле Косички вставали дыбом.
– Так прямо и ляпнул? – шепотом переспросил он. – Самому Боллиндерри?!
– Т-так и ляпнул. Б-боллиндерри очень т-тобой заинтересовался. Он велел везти нас в Т-театр тысячи огней и оп-платил нам хорошую комнату. Т-теперь уже весь город знает п-про спор. До выступления мы тут как в т-тюрьме.
Липкуд запустил пальцы в волосы, сердце ухнуло в пятки.
– Б-боллиндерри много на нас потратил, – продолжала Элла. – Его д-друг, к-который всем тут владеет, пытался его отговорить. Он говорил, что это н-ненастоящий спор. Потому что мы нищие, и у нас н-ничего нет. Это будет смешно и жалко. И он не м-мо-жет позволить, чтобы такие чучела выступали в его театре в первый чернодень года, к-когда соберутся самые знатные горожане и цена на билеты б-будет огромная. А Боллиндерри тогда сказал, что у нас б-будут условия, как у его лучших а-артистов. Что он все-все нам оплатит. И д-декорации, и костюмы, и м-музыкантов даст, если надо. И что мы все равно в-выступим жалко. Потому что артистов д-делает не одежда и не деньги. Они много спорили, но Марвис п-потом сдался. Потому что Боллиндерри его напугал о-отказом выступать, а на его
