– Но этого не может быть! – шепнул Кайоши. – Когда я просматривал ее беременность в последний раз, все было в порядке! Я видел, что она родит здорового мальчика, поэтому и перестал за ней наблюдать. У Ли-Холя множество наложниц, я просто не мог позволить себе следить за всеми…
– Но раньше вам это удавалось, – возразил Цу-Дхо, борясь с расстройством. – Видимо, тот факт, что вы не увидели смерть матери императора, пустил волну слухов среди дворцовых интриганов, и они осмелели с тех пор. А потом в столице узнали, что вы парализованы, и отовсюду полезли шепотки о вашем проклятии и о том, что вы теряете дар. Тогда они и решились подложить что-то в еду наложницы. Я полагаю, это сделано для того, чтобы скомпрометировать главу императорской кухни. У старших придворных вечные раздоры. Здесь сыграл роль или дворцовый секретариат, или кто-то из судей. И нельзя исключать главных докторов… Ли-Холь долго ждал сына. Он тяжело перенес эту потерю и не простит вас, Кайоши. – Глаза старого настоятеля казались безжизненными. – Он слишком молод и вспыльчив, чтобы обладать терпением отца. Он совершенно не ценит ваш талант, будто такие провидцы рождаются каждый день. Ли-Холь считает, что любых людей можно заменить, как битую посуду… Вас переведут в дом изгнанников, где вы будете ожидать макари[9]. Вам нужно выбрать двух свидетелей, которые должны при этом присутствовать.
Цу-Дхо снова повернулся к огню, плечи у него мелко дрожали.
– О, Великие Драконы! Мой мальчик, у вас даже нет здесь друзей, чтобы поддержали в последнюю минуту, и я ничего не смог сделать! Мне не разрешили быть там в этот день.
Кайоши глубоко вдохнул теплый воздух комнаты, пахнущий сандалом и сосновыми дровами, медленно выдохнул, но ком застрял в горле.
– Вот, значит, как. И когда мне назначено макари?
– Через узел… Это единственное, на что я смог уговорить Ли-Холя. Я убедил его, что вам потребуется время на подготовку. Подумайте, кто будет вашим преемником. Может, вы имеете симпатию к кому-нибудь здесь?
– Вы, должно быть, шутите, – горько усмехнулся Кайоши. – Я дружу только с вами, потому что нам нечего делить. Все остальные лживы, продажны и бесталанны. Они вечно мне завидовали, поэтому я и не заводил дружеских отношений. Уж лучше быть одному, чем утонуть в лицемерии. И пусть меня считают эгоистичным нарциссом. Я таков и есть. Я самонадеянный, надменный, корыстный и себялюбивый. Я презираю любого, кто ниже меня.
– Перестаньте, Кайоши! Не убивайте мое сердце, оно без того обливается кровью. Заявлять такое дерзко, но вы мне дороги, как родной внук. Не говорите о себе дурного.
– Уходите, Цу-Дхо, – попросил провидец, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. – Вы слишком задержались. За мной наверняка скоро придут, чтобы перенести в дом изгнанников. Я подумаю о свидетелях и преемнике до послезавтра, а до тех пор не навещайте меня.
* * *Остров Таос, Бамбуковая роща,
2-й трид, 1020 г. от р. ч. с.
Где-то впереди шумели волны, глодая гальку побережья, и птицы, похожие на комья тополиного пуха, смешно скакали у воды. Там было свежо и по-зимнему прохладно, не то что здесь, в безветрии бамбуковой рощи.
– Я их спросила, какое самое лучшее чувство на свете, – сказала Цуна, разгребая мягкую землю, перемешанную с волглой от росы палой листвой. – Я много кого спрашивала. Макайя сказала, что лучшее чувство – это когда она лежит на берегу, наполовину в теплой воде, ест бараньи ребрышки и кидает косточки в море. И точно знает, что сегодня у нее не будет никакой работы. Шаман сказал, что это когда он обкуривается своими вонючими палками, покидает тело и летит в Радужный каньон, а там все тихо. И никаких смерчей нету. Лисса еще маленькая, но я у нее тоже спросила. Она сказала, что самое лучшее чувство – это когда ее наряжают в красивое платье, а другим девочкам достаются наряды похуже.
Цуна вытащила грязный узелок и прижала к груди с такой нежностью, будто внутри была потерянная половинка ее сердца. Сырая ткань местами заплесневела. Наверное, оттого, что сокровище закопали близко к берегу, а волны во время прилива доставали до кромки бамбукового леса.
– Хинду ничего не сказал. Но про него я и так знаю. У него самое лучшее чувство – стать тут хозяином. А знаешь, какое на самом деле лучшее чувство на свете? Знаешь какое?
Девочка прислушалась, но ни в шепоте листвы, ни в плеске волн не зазвучал знакомый голос Ри.
– Я тебе все равно расскажу. Потому что это ужасно умная мысль. Может, самая умная за всю мою жизнь. Слушай внимательно, балда. Самое лучшее в мире чувство – это когда ты нужен кому-то за просто так. За просто так, ясно? Не потому, что ты красивый. Не потому, что ты сильный. Не потому, что без тебя Акула съест остров. И не для того, чтобы ты помог важному человеку.
Цуна тяжело вздохнула.
– Я вот всем, кроме ма, была нужна не за просто так, – прошептала она. – Даже тебе. Ничего ты меня не любил.
В узелке поблескивали бусины, ракушки и пуговицы – богатство, скопленное за годы беготни по острову.
Здесь, на Таосе, никого нельзя было этим удивить. У людей тут имелось много всяких вещей, большая часть которых казалась Цуне совершенно бесполезной. Она не любила цветной остров и не могла полюбить его жителей. Не могла довериться тем, кто хотел ее спалить. Не могла простить Хинду, поднесшего к костру зажженную палку. Таос не принадлежал Цуне, хотя все здесь называли ее Хозяйкой. Они просто боялись Акулу.
Девочка смотрела на сокровища, пока последний луч закатного солнца не растаял в море. Потом она закопала узелок обратно и вслушалась в окружающие звуки. Позади кто-то был, и уже давно.
– Выходи, Хинду! – громко сказала Цуна. – Я знаю, что это ты!
Таосец нехотя вышел из-за бамбуковых стволов. На нем была лимонно-желтая одежда, а длинные волосы, заплетенные в жгуты, лежали на плечах, словно змеи. Цуна запретила Хинду носить оранжевый и велела жить в амбаде, как раньше. За это он еще больше ненавидел бесцветную, но так ему и надо.
– Что, подслушивал? – спросила девочка.
– Да, – нагло ответил таосец. Он знал, что врать Цуне бесполезно. – Приехал человек от Хозяина Смерчей. Завтра утром тебе надо ехать к Алым шатрам, там что-то срочное. Макайя уже собрала тебе вещи.
Девочка надулась. Она терпеть не могла хижину старого колдуна и, несмотря на все уговоры, предпочитала жить здесь, на окраине Таоса, где до моря было рукой подать. Роль Хозяйки острова ей не нравилась
