– Я это заметила, – улыбнулась Данария. – Вы с таким жаром толковали мне незнакомые символы и объясняли истоки легенд, что я не могла упустить это из виду. Значит, решено. Я позволю вам взять любую книгу отсюда и изучать ее в свободное от встреч со мной время. Но не вздумайте ничего утаить, если найдете. Я, впрочем, не надеюсь на это. Слишком много людей пыталось. По сути, это бесполезные куски бумаги, но вы так много говорили об увлечении деда, что я не могла его проигнорировать.
– Госпожа, я невероятно тронут, – сказал Нико, кланяясь.
Его лицо от волнения пошло красными пятнами.
«В этом какой-то подвох? Я ведь еще не попросил о книге. Я только готовил почву для вопроса, неужели я настолько ее подготовил, что последний шаг сделали за меня? Проклятый старик, это все твои советы! Вот как ты манипулировал мной, чтобы добиться желаемого!»
– Долго мне ждать? – возмутилась Данария. – В этой комнате мрачно и холодно, не хочу здесь оставаться надолго, поспешите.
Нико нагнулся над сундуком и сразу же заметил ее – видимо, когда-то свернутую в трубку и до конца не распрямившуюся книгу. Она была чуть пожелтелая, а с уголков явно счищали плесень. Обложки у рукописи не было, и название, выведенное тайнописью на обычном листе, гласило: «Племя черного солнца».
– Что с вами? – удивилась Данария. – Я понимаю, что вы растроганы, но зачем плакать? Не намочите книги!
– Ах, простите, я просто очень тронут и очень люблю загадки, правда.
– Не думала увидеть такие сильные эмоции у мужчины, – хмыкнула императрица, и Нико стало до ужаса стыдно, но он ничего не мог с собой поделать.
Он вытер лицо, потом ладони о камзол и взял томик из середины. Просмотрел его, не видя ни одного знака, взялся за другой и наконец с трепетом прикоснулся к заветной рукописи Такалама.
– Мне приглянулась вот эта, – пробормотал он. – Чем-то напоминает язык Соаху. Могу я ее изучить?
– А, это наша недавняя находка, – сказала Данария, жестом велев стражнику закрыть сундук. – Работники достали ее из трубы в «Сливовых Источниках».
– Даже так! – наигранно удивился Нико. – Теперь ясно, почему она такой странной формы.
– Что ж, вижу, вам не терпится заняться расшифровками.
– Вовсе нет, госпожа!
– В любом случае мне уже пора вас покинуть. Велю выдать вам бумагу и чернила, может, что-нибудь сообразите за время моего маленького путешествия.
– Путешествия? Куда?
– Как раз туда, откуда родом эта вещь. В «Сливовые Источники». Там расцветает сад, не хочу пропустить такую красоту. Я не могу взять с собой в купальни слугу-мужчину, это плохой тон. Так что я решила сделать вам подарок, который избавит вас от скуки на эти дни. Император не против. Я рассказываю некоторые ваши легенды за обедом. Ему нравится, так что он к вам почти расположен. Даже ваше имя запомнил!
Спустя несколько минут Нико, раскрасневшийся и мокрый от пота, вернулся в комнату, распахнул окно и долго не мог надышаться воздухом, пахшим капелью с крыши и обледенелых каменных изваяний.
«Неужели она у меня? Неужели она правда здесь? Такалам… Что же ты хотел мне рассказать?»
Принц закрыл застекленную решетку, выдвинул табурет и вздрогнул от стука в дверь: служанка принесла перья, чернила и стопку белейшей бумаги из массы до того мелкого помола, что на поверхности почти невозможно было разглядеть отдельные крупинки.
«Чаинская», – с улыбкой подумал Нико.
Он взял принадлежности, но не воспользовался ни одним листком. Разум принца был до того заточен на метод шифрования Такалама, что переводил знаки в обычные строки с той же скоростью, с какой опытный синхронист читает текст в уме. Книга начиналась предисловием, датированным тысячным годом от рождения черного солнца.
Меня зовут Такалам, и это значит «Любящий мир», но так меня назвали уже после того, как отдали Ами. Мое настоящее имя, придуманное отцом еще до появления на свет, – Валаарий. Но не в честь главного острова Большой Косы. Его переименовали в Валаар годом позже, а до того он назывался Бэйзом, но теперь, спустя полвека, мало кто об этом помнит.
В переводе с языка Большой Косы «Валаарий» означает «Грозный правитель». Прожив большую часть жизни, я могу точно сказать, что это имя мне не подходит, а вот подобранное Ами даже очень отражает мою сущность. По крайней мере, того меня, каким я стал после встречи с Каримой. Но об этом позже.
Итак, меня зовут Такалам. Я – истинный первенец императора Рахмы, спрятанный матерью почти сразу же после рождения и отданный на воспитание доброй женщине по имени Ами. Я родился в затменные сутки, потому нас с ней сослали на далекий остров пряностей – Шаури, где я провел первые пятнадцать лет жизни. Надо сказать, императрица меня не забывала и отправляла достаточно средств, чтобы я мог получить достойное образование и удовлетворить любознательность, крайне обостренную из-за моей Цели – правдолюбия.
В первых дневниках я не раз пытался найти объяснение странной заботе моей настоящей матери и перебирал аксиомы одну за другой. Я думал, что за ее действиями стоит выгода, но когда мне минуло десять – возраст, после которого проклятие пропадает, – стало еще сложнее подобрать им оправдание, ибо поток монет не прекращался вплоть до моего пятнадцатилетия.
Когда в ответ на очередное послание я написал о смерти Ами, мне выдали столько денег, что на них не хватило карманов. Благодаря этой щедрости я и начал путешествовать: дома меня уже ничто не держало, а поиски истины захватили мой разум. Тогда я не знал, что моя мать – императрица. Я раскрыл это после нескольких лет жизни на Большой Косе. И тем сильнее был удивлен, ибо уже столкнулся с суровостью островитян, для которых доброе отношение к порченым совершенно немыслимо.
Теперь, прожив пятьдесят лет и почти половину из них проведя в общении с моим другом, я готов разъяснить самому себе, в чем кроются истоки затмений, почему появились порченые и каковы на самом деле сетеррийцы. Но ни один из ответов я не дам полно, вычерпав его до дна и перебрав все слои тайных изнанок, ибо есть вещи, о которых люди знать не должны. То т факт, что они известны мне, – угроза для всех нас.
В первых черновиках этой рукописи я, опираясь на легенды, размышлял: добродетели стали мешать людям жить только для себя, лелея эгоизм, жадность, корысть и все, что помогает закрепиться на верхах. И тогда люди отказались от чувств тяжких и непокорных, оставив себе только те, с которыми жить легко, а грешить не совестно. Но чувства не отказались от людей и стали рождаться в семьях детьми с Целью. Когда-то сетеррийцы называли
