Когда отец ушел прочь и увел всех любопытных за собой, Текс снова обратился к индейцу, пытаясь получить от него более ясное указание, как далеко ему предстоит ехать для встречи с Ричардом.
— Мой сон не так ясен, как твой, краснокожий брат мой. Туман застилает мне путь к Зовущему Реку… я не могу дотронуться до него, не проехав много миль по земле, и мне неведомо, скакать ли до него три часа или три дня? Ответь мне, мудрый, сколько дней или ночей назад он отправил тебя в путь ко мне? И проезжал ли ты место под названием Фритаун?
Падающий Дождь огорченно покачал головой, но стоило ли ждать слишком многого от неопытного юноши, не знавшего, как былое сливается с настоящим, рожая будущее, и как плетется паутина сна, прорастая тугими нитями в реальность Срединного мира?
— Я расскажу тебе, Белое Дитя, как добраться до становища: сперва до русла ручья, что берет исток в ста полетах стрелы отсюда, после вверх по течению до реки, дважды до заката солнца, и один раз — до зенита. Воины Синего Облака никогда не тронут чужого послания…
Шаман свесился с седла, каким-то чудом удерживаясь на спине пони, и едва слышно шепнул Тексу:
— Не езди во Фритаун. Воздух там плохой, и дорога эта — плохая. Река будет вести тебя дольше, но приведет вернее.
Как будто в подтверждение слов индейца, запах кофе и лимона с угрожающими нотами сгоревшего пороха стал сильнее…
Юноша не колебался в своем решении, его стремление к любимому было чистым и сильным, как молодой ветер, но Падающий Дождь чувствовал, а значит, и видел, как опутывают Текса Сойера горести и надежды домашних, как крепко держат силки сыновней привязанности… но перемены уже пришли, будущее уже случилось, просто у Текса пока не хватало силы это увидеть.
— Решайся, оставь позади все лишнее, и тогда мы понесемся быстрее молний… Решайся, Белое Дитя, если хочешь, чтобы я стал проводником. Равнины — плохое место для человека, рожденного в Кордильерах.
Индеец побуждал его отправиться в путь без промедления, но предлагал выбрать более долгий путь, чем тот, что пролегал от ранчо до городка Фритаун, затерянного в сотне миль к западу от Сан-Сабастана. Это расстояние по наезженной дороге он преодолел бы за пару дней или даже быстрее, если бы взял заводную лошадь вместо вьючного мула. А так, следуя прихотливому течению реки, можно было проплутать в прерии дня три-четыре.
Ничего так не желая, как немедленно оседлать Смоки и оставить позади всю свою прежнюю жизнь, Текс все же в последний миг сдержал собственное устремление, набросив на него лассо сыновнего долга. Долг призывал его надлежащим образом проститься со всеми, кто столько лет делил с ним все радости и горести, тяготы и заботы этой трудной жизни — уж они-то заслужили нескольких теплых слов и уважения традиций ничуть не меньше, чем Ричард — его любви. Но с альфаэро они скоро встретятся, и будет ли это через два дня или только через два с половиной — не играло такой уж большой роли. А вот с теми, кто остается тут, он, возможно, больше никогда не встретится или увидит их много времени спустя…
На самом деле Текс не был ни в чем таком уверен, но решив соблюсти традиции, пытался заговорить саму судьбу от вечной разлуки с любимым. И потому твердо ответил индейскому шаману:
— Я тронусь в путь с рассветом, Падающий Дождь, обещаю тебе. И выберу самую короткую дорогу к тому, кто ждет меня. Но буду рад, если ты из послания станешь моим проводником.
Шаман не стал спорить с ним, просто молча кивнул, уважая выбор бледнолицего брата. Ехать на ранчо он отказался, и они условились встретиться с первыми лучами солнца возле того самого места на реке, где они с Ричардом нашли Тони и расстались друг с другом.
Вечер печального дня похорон сделался еще печальнее, когда Текс после ужина объявил семье, что покинет их на рассвете нового дня. Марк, у которого и так глаза не просыхали после смерти доброго к нему Тони, прилип к брату и долго выплакивал в него свои горе и обиды. Ньюбет, пряча глаза, так же полные слез, принялся хлопотать со сборами, вознамерившись снабдить пасынка едва ли не всеми своими настойками и лечебными травами. Джек снова пожевал ус и, кряхтя, опустился на колени в углу гостиной, подцепил доски на полу и, вскрыв тайник, вытащил оттуда кожаный сверток.
Когда Текс помог отцу подняться, тот бережно развязал потемневшую от времени бечевку и, уложив сверток на стол, раскрыл подсохшую и ставшую жесткой кожу. Благородное серебро проглянуло оттуда, и Сойер-старший извлек на свет длинноствольный шестизарядник Драгун (6) — несмотря на то, что он пролежал под половицами много лет, вид у него был такой, словно его только что купили в оружейной лавке братьев Бэнгс.
Помедлив отдавать кольт сыну, Джек подержал его в руках, что-то вспоминая о своей лихой юности, но все же со вздохом протянул подарок Тексу:
— Держи, ковбой. Это знаменитое оружие не единожды спасало жизнь твоему дяде Энгусу, когда он воевал в составе драгунского кавалерийского полка за присоединение Техаса. Он семьи так и не завел и, когда умирал, просил меня передать этот кольт тебе, когда придет время. Ну вот, оно и пришло. Держи и храни его в порядке, как я учил. Пусть оно так же верно хранит тебя, как моего брата.
Текс с благодарностью принял дядино наследие и обнял отца, внезапно ощутив, каким хрупким и невысоким он стал — словно высох и сгорбился, как эта самая кожа…
Ньюби тоже одарил его — повесил на шею искусно сделанный амулет, и благословил в добрый путь, призвав на защиту не только Триединого, но и всех духов прерии. В дорожной сумке, которую он собрал пасынку, разместилась едва ли не половина его пузырьков и мешочков с травами, и пара тетрадей, куда он записывал свои рецепты. Текс тепло обнял его и пообещал дать о себе знать, так скоро, как только сможет. Он обещал ему что-то еще, какие-то подарки, поездки, но Ньюби, не выдержав собственной боли еще одного расставания, скомкано простился с ним и ушел к себе.
Выйдя во двор, Текс переобнимался со всеми парнями-бетами, с которыми работал многие годы бок о бок, и
