Вспомнив про сына, оставленного Тони на попечение какого-то совершено чужого ему человека, Текс еще раз уверился в том, что принял правильное решение и выпил-таки настойку, которую ему приготовил заботливый Ньюбет. Но теперь, похоже, и самому папе не помешало бы выпить чего-то успокоительного.
Текс положил руку на его поникшее плечо:
— Пойдем наверх, нам нужно успеть переодеться. Патер уже тут, и мистер а-Харрис, и Бадди с Вудом тоже.
— Патер? — вскинулся Ньюбет и тревожно посмотрел в сторону гостевого дома, где было решено организовать поминальный ужин и разместить тех, кто изъявил желание проститься с Куином. — Да чтоб ему пусто было, проклятому грифу! Вот уж стервятник первостатейный! Не угомонится никак, всю кровь теперь из нас выпьет, когда ты уедешь… — силы вдруг снова оставили о-Сойера и он тяжело опустился в кресло, зажав дрожащие руки между коленями и опустив голову.
Тексу стало больно — сказанное папой было слишком похоже на правду, неприятную и, что самое печальное — неотвратимую. Похоже, патер всерьез принялся за семейство Сойеров, и не отступится от своего, покуда не получит, что хочет.
— Злобного хищника следует отстрелить, пока он не разорил гнездо. — неожиданно заявил а-Сойер-Даллас, и о-Сойер-Даллас в кои-то веки оказался с ним солидарен.
Ньюби поднял покрасневшие от слез глаза и пристально взглянул на сына. Но так ничего и не сказал ему на это.
Десять минут спустя, они снова встретились в гостиной у гроба Энтони Куина. На Тексе был простой темный костюм строгого покроя, Ньюбет был во всем черном, и его светлые волосы, обычно свободно лежащие на плечах и спине, теперь скрылись под платком, повязанным на мексиканский манер. Глаза его теперь были сухими, но в них застыли тоска и безнадежность — вечные спутники горя.
Под печальные стоны виол мариачи, недавно так весело игравших на свадьбе, Текс, шериф а-Харрис и двое дюжих бет вынесли гроб из гостиной и установили его на повозку. Все, кто хотел проводить красавца-омегу в его последний путь, сгрудились вокруг, и процессия медленно тронулась в сторону маленького кладбища…
Бледнолицые всегда кажутся жестокими. У них слишком тонкие губы, слишком острые носы, лица вдоль и поперек изрезаны морщинами, складками, а глаза все время движутся, рыскают по сторонам, нащупывают, ищут.
Падающий Дождь заметил это еще мальчиком, когда, сидя в темной пещере, ожидал сновидения, которое должно было определить всю его дальнейшую жизнь. (2)
Когда он стал мужчиной и шаманом, ему пришлось часто общаться с бледнолицыми — гораздо чаще, чем хотелось, и эти встречи только укрепили впечатление. Белые люди никогда не оставались в покое, они постоянно жаждали, хотели, но и в достижении своих желаний были беспокойны и нетерпеливы. Стоило ли удивляться, что желаемое обманывало их, ускользало из рук, заманивало в ловушки?..
По доброй воле Падающий Дождь ни за что не покинул бы своей хижины и не сел бы на лошадь, чтобы отправиться по прерии к холмам Сан-Сабастан, где стояли города, и бледнолицые так и кишели… Нет, он не поехал бы даже по просьбе вождя, потому что долгое огорчение Синего Облака перенести было легче, чем самую короткую беседу с сумасшедшими и беспокойными обладателями острых носов и тонких губ, и резких, грубых запахов, часто изобличающих грубые, сонные души. Надышавшись бледнолицыми, их вечной жадностью, сгущенной кровью, пересоленной кожей, острым потом и огненной водой, он слабел, и его одолевали духи болезни…
Нет, Падающий Дождь не тронулся бы с места ради прихоти Синего Облака, ради его вечных «дел»; но шамана просил не вождь, шамана просил Зовущий Реку, названный брат, не единокровный, но одноприродный, сотканный из той же стихии, прозрачной и звонкой, текучей и прохладной.
«Ты найдешь его легко, Падающий Дождь, по следу чистой и прекрасной души, незамутненной пороками, не отравленной жадностью… ты найдешь его по аромату диких слив и золотой смолы, и по моей метке».
Зовущий Реку дал еще много наставлений и сказал много прекрасных слов о душе-двойнике, об удивительном юноше, которого он встретил в прерии и полюбил с первого взгляда, которому дал метку и сделал своим мужем, потому что они были назначены друг другу еще до рождения… Падающий Дождь только улыбался: названный брат мог бы не утруждаться, ведь духи расскажут шаману все о путешествии и о цели путешествия, гораздо раньше, чем оно начнется. Духи расскажут все, что посчитают нужным, и горе тому, кто не прислушается к их советам.
Зовущий Реку ослеп от любви, и, видя красоту возлюбленного, не хотел замечать ни черных теней, ни опасностей, ни уродливых чудовищ, стремящихся пожрать недавно родившуюся любовь, как свинья пожирает младенца. Нет, не дикие сливы, не смола и не кофе вели шамана в его путешествии — он ехал на запах смерти, все время на запах смерти, на запах слез, боли, мучительных сомнений.
Он совсем не удивился, когда в конце пути наткнулся на свежую могилу и опечаленных людей, только-только повернувших домой после предания тела земле.
Как велел обычай, Падающий Дождь склонил голову в знак уважения, руку приложил к сердцу и промолвил:
— В моем сне (3) моя душа скорбит вместе с вами.
…Прощальные речи были сказаны, горсти земли брошены на крышку простого деревянного гроба, и цветы уложены на свежий красноватый холм, который быстро насыпали над могилой работники-беты. Больше Текс ничего пока не мог сделать для тела Тони Куина, а помолиться о его душе он хотел позже, когда останется в тишине и покое собственной комнаты. Ему было еще за кого просить милости Триединого, вместо того, чтобы петь дурацкие заунывные поминальные гимны патера или напиваться в компании отца, шерифа и соседей.
Маленькая процессия во главе с хозяевами ранчо уже собиралась в обратный путь, когда из глубины рощи вдруг пахнуло свежестью дождя и оттуда к ним выехал на низкорослом пони (4) индеец-команч. Он был безоружен и нераскрашен, как воины, ищущие крови бледнолицых, и, по особым образом заплетенным волосам и красному перу в них, Текс опознал в нем шамана.
Команч приветствовал их ритуальным жестом почтения и странной фразой, и не мигая уставился прямо на Текса.
«Это же посланец Ричи!» — подсказало ему истомившееся тревожным ожиданием сердце, и ковбой, подняв руку в ответном жесте-приветствии, обратился к сыну прерии:
— Раздели с нами хлеб и молоко гостеприимства, краснокожий брат. И попроси духов этого места проводить душу нашего товарища через мост между мирами.
— Что за новую скверну ты изрекаешь, Текс Сойер! — прошипел у него за спиной патер Нотта-и-Джорно — Душа этого грешника и так уже на краю погибели, и только
