Лунный Олень скрылся в толпе соплеменников раньше, чем Текс сумел перехватить его. Месть омеги-команча была коварной — теперь Сойер уже не мог обнять и поцеловать мужа, не заставив того заново испытывать сомнения и муки ревности, да и Красной Сове исходящий от соперника запах возлюбленного вряд ли придется по душе. И уйти прямо сейчас к ручью, чтобы смыть с кожи чужой запах, тоже было нельзя — тогда Даллас заметил бы, что Текс его не встречает и счел бы это новым проявлением неуважения.
Остановившись среди потока индейцев, спешащих встретить воинов, он в бессилии сжал кулаки, решая, как поступить, пока Ричард сам его не заметил. Но, похоже, это уже произошло, и альфаэро просветлел лицом, заметив Текса в толпе краснокожих, и направил рыжего прямиком к нему…
Задержав дыхание, Сойер кое-как отер с лица липкий омежий сок, и, глубоко вздохнув, двинулся навстречу мужу, предчувствуя новое его огорчение и не зная, что сказать в свое оправдание.
«Духи сегодня голодны…» — думал Падающий Дождь, глядя сквозь пламя костра на размытые очертания Срединного мира и на куда более четкие и яркие контуры бестелесных сущностей, слетевшихся отовсюду на запах человеческих желаний и страстей. Черные, красные, сине-зеленые, лиловые, бронзовые и золотые тени вились над головами альф, бет и омег, оставаясь незримыми, и жадными ртами ловили ручейки мыслей и огненные всполохи чувств.
Трапеза была богатой, и духи росли на глазах, становились сильнее, больше, плотнее, еще чуть-чуть — и они смогут нашептывать так, что соблазнительные голоса станут различимы для смертных, особенно захмелевших и полусонных.
А кое-кто непременно присосется к ослабевшему сердцу, начнет манить, вытягивать живую душу, чтобы выгнать ее прочь и самому занять вожделенное тело…
Одна из таких теней, красновато-лиловая, цвета вожделения и страха, отделившись от Лунного Оленя, напитанная неутоленной страстью самонадеянного и пылкого юноши, бродила вокруг Белого Ездока, тянулась к нему липкими длинными пальцами, звала тонким голосом — и Белый Ездок откликался, сам того не зная, все больше проваливаясь в страх и прочные сети из чужого сладкого запаха.
Шаман взглянул на Зовущего Реку, альфу Белого Ездока, восседающего на высоком рыжем коне, и с острой беспощадной ясностью узрел будущее этих двоих… оно почти уже свершилось, и станет неизбежным, если позволить другой тени, желто-зеленой, проскользнуть к рыжему коню, повиснуть на стремени, взобраться выше и пробраться на грудь к Зовущему Реку, куснуть его в самое сердце.
Но для чего же посылается в Срединный мир шаман, как не за тем, чтобы хранить горячие сердца и благородные души от злых и голодных духов?
Неслышной поступью крадущейся пумы Падающий Дождь нагнал Белого Ездока и, обхватив за плечи и особым образом толкнув под колено, опрокинул юношу наземь, шепча на языке бледнолицых:
— Зола и земля! Зола и земля!.. Зола смывает, земля забирает.
— Эй, Падающий Дождь! Что это ты творишь с моим мужем среди бела дня? — послышался сверху деланно-разгневанный голос Зовущего Реку. — Неужели хочешь похитить честно добытое им ку, чтобы бросить в свой колдовской котел?
Отпуская Текса, шаман только улыбнулся. Зовущий Реку и Белый Ездок не видели и не могли увидеть, а тем более — услышать, как две призрачных тени, красно-лиловая и желто-зеленая, с визгом разжали липкие скрюченные пальцы и с разочарованным воем утекли прочь: одна ушла в землю, как вода, вторая растворилась в дыме костра…
Вместо того, чтобы подойти к стремени мужа и достойно поприветствовать его возвращение, Текс вдруг самым позорным образом ткнулся носом в землю — прямо под копыта рыжего. И даже не понял сразу, как это с ним вышло, пока не услышал над собой певучий голос шамана, и голос Ричарда, в котором прозвучало явное неодобрение.
Спешно поднявшись, он принялся первым делом счищать с лица липкую желтую глину, но вместо этого только сильнее размазал ее грязными пальцами по коже и стал почти неотличим от раскрашенных индейцев.
Все, кто заметил это, тут же радостно поделились друг с другом своими впечатлениями:
— А! Белый Ездок теперь уже не совсем белый!
— Духи команчей вдохнули ему в грудь свою отвагу, и он стал лицом, как один из нас!
— Теперь Красный Ездок почти что брат Красной Сове!
— Так и есть, пока луна не взошла. Солнце светит обоим, луна — одному из них! — и все в таком же духе.
Сердито зыркнув на Падающего Дождя, Текс оставил попытки превратиться обратно в бледнолицего, поняв, что проще будет сделать это потом, дойдя до ручья или снова посетив индейскую мыльню. А пока ему надлежало все-таки поприветствовать благополучное возвращение Далласа.
— Вот и ты! Я рад, что вы вернулись с победой! — взяв жеребца под уздцы, Текс похлопал по крутой конской шее, остро пахнущей потом, соленой кожей и кровью врагов, потом поймал щиколотку всадника, прижался лбом к его колену и, жадно вдохнув родной запах, тихо добавил — Ты жив и невредим, муж мой… это все, о чем я просил духов прерии и Триединого.
Ричард ничего не сказал в ответ на нежное приветствие Текса, лишь слегка взъерошил волосы любимого, и позволил мужу вести коня, куда он только пожелает.
Текс умело прокладывал дорогу, перед ними расступались с почтением, но вслед обоим бледнолицым летели слова и взгляды, исполненные не одного только доброжелательства… Пару раз Ричард спиной ощутил ледяной холод, и, поскольку уроки шамана были им выучены хорошо, он внял этому предупреждению.
«Надо поскорее уезжать отсюда. Обещание, которое я дал Красной Сове, стоит сдержать, даже если ради этого мне придется нарушить слово, данное вождю. Синее Облако во многом ошибался на мой счет и на счет своего сына, но в одном он совершенно прав: любовь лишает человека разума и делает его слабым…».
Тексу хотелось увести Ричарда подальше от возбужденной суеты команчей, он сам уже успел порядком устать от нее, и полагал, что отдых и покой после трудного дня намного желаннее для альфаэро, чем пляски у костра и восхваления своих подвигов. Пусть этим займутся воины племени, на чьем счету снятые ими скальпы — тот апач, которого он убил по счастливой случайности, свой скальп сохранил, стало быть, похвастаться Сойеру было нечем, и нечем доказать, что он и вправду совершил то самое ку.
Однако, сейчас его куда больше волновало другое: дальнейшие планы Ричарда все еще оставались угрозой для его, Текса, омежьего спокойствия и вызовом альфовьей гордости ковбоя, и это тоже следовало обсудить с ним без посторонних ушей и глаз, и уж тем более без отвлекающих и раздражающих запахов чужой течки.
Потому Текс, буквально прорвавшись сквозь плотные ряды индейцев, настроенных на долгое празднование,
