— Это все Эжен!.. Я знаю — это из-за него вы не пускаете меня к сыну! — Элен буквально задыхалась от негодования. — Думаете, все можно купить за деньги, да? Ошибаетесь! Очень даже ошибаетесь!
Она на миг прекратила швырять в дежурного пастель, тюбики краски и цветные мелки, и проговорила очень сурово, приняв вид статуи Правосудия:
— Пусть у меня и нет таких денег, но я не беззащитна. Если вы сейчас же не проводите меня к сыну, я вернусь сюда уже не одна!
Заметив доктора, Элен обернулась к нему и, уперев руки в бедра, стала наступать на него, как тореадор на быка.
— Что вы тут устраиваете, господин психиатр, по какому праву ваши люди так обращаются со мной? Будьте уверены, что граф де Сен-Бриз не похвалит вас за подобное!
— Я не нуждаюсь в похвале вашего бывшего мужа, мадам. — строго отчеканил Шаффхаузен — Как и в ваших угрозах или одобрении. Мои люди на моей территории подчиняются только мне. Прошу вас это запомнить. — он повернулся к ординатору и немного другим тоном распорядился — Жан, соберите предметы, принадлежащие мадам Верней и вручите ей их, когда мы вернемся.
Он повернулся всем корпусом к наступавшей на него женщине и сделал жест в сторону внутренних дверей клиники:
— Пройдемте со мной, мадам Верней.
Пропустив ее первой, он пошел следом по длинному коридору, выводящему прямиком к часовне. Мать Эрнеста уверенно шла вперед до тех пор, пока не уперлась в старинную окованную железом дверь. Обернувшись к доктору, она устремила на него красноречиво-изумленный взгляд, но Эмиль упредил ее негодующий вопрос. Отворив створку, он снова пропустил ее вперед, в полумрак часовни и щелкнул электрическим выключателем. Под сводами, расписанными Эрнестом, загорелись лампы временной проводки, озарив его работы тусклым желтоватым светом.
Элен застыла на месте, расширенными глазами глядя на гремучую смесь «Герники», «Тавромахии», «Поцелуя», «Происхождения мира» и шизоидно-эротических видений в стиле «Великого Мастурбатора» и «Осеннего каннибализма».
— Техника исполнения местами хромает, — наконец изрекла она, и указала пальцем на одну из фресок. — Вот здесь линия… Нужно было использовать киноварь. Но общий замысел грандиозен, это так… чувственно! Жестоко, реалистично! Да, это великолепно, доктор Жопхаузен. Но зачем вы меня сюда притащили? Какое все это имеет отношение к…
Она запнулась и, сощурившись, вгляделась в изображения пристальнее, потом обернулась к психиатру:
— Вы что… хотите сказать… Это рисовал Эрнест?
— Шаффхаузен. — педантично поправил ее Эмиль. — Моя фамилия произносится Шаффхаузен. Прошу запомнить или записать.
Пройдя в центр часовни, он еще раз оглядел творения своего пациента и, переведя взгляд на ту, что сотворила его самого, согласно кивнул:
— Да, это ваш сын расписал сей малый храм Божий. Причем, работал всего на день дольше Создателя, творившего мир. Вы — художница, и почти сразу узнали почерк сына.
Он помолчал, дав матери оценить объем проделанной за столь краткий срок работы. К счастью, своды остались нетронуты кистью Эрнеста Вернея, доктор распорядился разобрать леса, опасаясь суицидального настроя юноши. Но и без них он разрисовал все стены на высоту человеческого роста…
Элен обошла часовню кругом, временами дотрагиваясь ладонью до раскрашенных стен, как будто изучая текстуру, то и дело останавливаясь, чтобы получше изучить то, что было рождено воображением ее сына.
— Чудесно… — бормотала она. — Чудесно. Поездка в Россию сильно повлияла на него… А это вот?.. Да, он очень вырос в технике. По-прежнему подражает Пикассо, но его индивидуальность проступает все ярче. И столько эротики! Знаете, в детстве он мастурбировал на картину Делакруа… Секс и смерть, агония и свобода на баррикадах, кровь и половой акт, минет и «Марсельеза», они все теперь этим бредят.
Элен кивнула на изображение в алтарной части.
— Ну, тут он слегка… к чему такая анатомическая скрупулезность при изображении эрекции? Мужской член не отличается красотой, и вряд ли достоин подобных почестей. И что же, — голос мадам Верней стал снова набирать обертона, — Вы на этом основании сочли его буйнопомешанным?
— Отнюдь… для него это была терапия. Арт-терапия, такое новое направление в лечении душевных травм, знаете ли. — Шаффхаузен подошел к алтарной части и дотронулся пальцами до белого запрокинутого лица убитого молодого человека — Вы никого не узнаете в этом юноше? Нет? Что ж, ваш сын не портретист, он экспрессионист скорее… И, возможно, не зря вы считаете сына скрытным. Это его любовник, который погиб в ножевой драке, в Лондоне, и из-за которого ваш сын так страдал, что едва не отправил себя следом.
— Любовник? — брови Элен взлетели вверх — в точности как у Эрнеста, когда он был сильно изумлен. — Любовник… моего сына? Вы что, хотите сказать, что Эрнест — голубой?
Ее красивое лицо с греческим профилем и точеными чертами сейчас выглядело попросту намалеванно-бабьим.
— Это какая-то ерунда. Да его с пеленок было от девочек не оттащить, ему и пяти не было, когда он подсматривал за няней в ванной, а в тринадцать он прятал от меня «Cue»! Они вместе с Эженом ходили в бордель в Сан-Тропе… И вы пытаетесь меня уверить, что он хотел себя убить из-за… из-за какого-то пиде?
Она снова обернулась к компрометирующему изображению и обвиняющим жестом ткнула в него:
— Нарисованный член — это не доказательство! И он всегда любил приврать…
— К сожалению, не в этот раз, мадам. — грустным тоном констатировал Шаффхаузен, наблюдая за тем, как самоуверенность и гордость за талантливого сына постепенно сползают с лица женщины, словно куски жирной краски… А под ней проступает ее истинное лицо, испуганное, страдающее лицо матери и уязвленной женщины.
— Я поверил бы в то, что это были его фантазии, но я умею отличить истерику фантазера от настоящего горя. И то, что ваш мальчик с детства имел гетеросексуальные интересы, не спасло его от любви к мужчине. Так бывает, особенно у молодых людей с ранимой чувствительной психикой, чьи родители часто ссорились в его детстве или расстались, недовольные друг другом до достижения ими совершеннолетия. Недостаток мужского воспитания, тяга к отцу, который с ним так мало был — вот что порождает тягу мальчика к мужчине. Это не только эротика, мадам, не только секс… Это вакуум близких отношений с отцом.
— Я ничего не понимаю, — Элен тряхнула головой, как будто хотела отогнать неприятный образ. — Вы намекаете, что Эрнест стал голубым из-за нашего развода с Эженом? Но это полная чушь! Я никогда не запрещала им общаться… ну разве только поначалу… чуть-чуть. И муженек мой, несмотря на свое блядство, и на то, что завел себе новую семью,
