«Что, если бы отец нашел ее случайно? Ужас, кошмар!»
Но расстаться с Кэрэлем он так и не смог… Пожалуй, Кэрэль стал его первым тайным и единственным любовником — до того, как он впервые увидел виконта де Сен-Бриза. Или Эрнеста Вернея. Увидел… и пропал.
Он прошел все круги Ада, наблюдая за ним не как за пациентом, но как за объектом тайного и от того еще более мучительного вожделения. Полтора года, что Эрнест провел в клинике -сначала безвыездно, потом короткими сессиями по две-три недели — были для Дюваля настоящими днями Содома и Гоморры. Он ожидал серного дождя… но огонь с небес так и не пролился. Проливались лишь слезы стыда и отчаянной безнадежности, каждый раз, как он наедине с собой проливал семя, думая — о ужас, о стыд! — уже не о книжном персонаже, не о киногерое, а о вполне реальном извращенце… с такой потрясающе нежной кожей, такими тонкими пальцами и длинными ресницами над этими его проклятыми — бесовскими, да, бесовскими глазами…
Когда Эрнест покинул клинику, Дюваль долго не засыпал без валиума, и только месяца через три окончательно пришел в себя. И со всей страстью отдался работе.
«Ну что за нелегкая опять принесла тебя сюда, Эрнест?.. И зачем Шаффхаузен… ааааа… но ведь он и понятия не имел, что один только твой взгляд выворачивает мои мозги наизнанку!»
Он поймал себя на том, что давно уже держит в руках одну и ту же кожаную папку, и нежно гладит ее, как если бы она была мужским плечом.
— Доктор Дюваль… Извините… Патрон просит вас к себе.
— Да, мадам Пикар, хорошо. Я сейчас иду.
Он шел, не чуя под собой ног, и сердце на каждом шаге выстукивало одно-единственное имя… Страха не было. Нет, больше не было страха. Но стыд все еще сжигал Дюваля, перемешиваясь с безумным счастьем.
Шаффхаузен ознакомился с отчетом Дюваля и попросил дежурную сестру пригласить его на еще одну беседу. Теперь уже по поводу пациента. Когда Дюваль появился на пороге его кабинета, тщательно отмытого от утренней рвоты месье Эрнеста, он выглядел все таким же пристыженным школьником, которого учитель застал за непристойным занятием и отложил наказание до вечера.
— Жан, — обратился он к нему неформально, чтобы тот немного расслабился и сумел ответить на его вопросы касательно лечения пациента — присядьте, пожалуйста. Я прочитал ваш отчет и хочу кое-что уточнить в схеме лечения. Скажите, на основании каких показателей, вы выбрали препарат Дормель и назначили его в двойной суточной дозе вашему подопечному? Он проявлял истерические реакции? Был нервно перевозбужден? Отмечалось повышенное давление? Я не нашел этих данных в ваших записях…
Вопрос удивил Дюваля — заданный совершенно нейтральным тоном, он, казалось, не таил в себе никакого подвоха, и вовсе не был связан с пикантным происшествием накануне…
Но инстинкт подсказал ему, что не все так просто. Шаффхаузен постепенно подбирался к главной теме, и, судя по тому, как щурились его глаза за стеклами очков, ничего хорошего Жана не ожидало. Удав Каа просто попросил бандерлога подойти поближе…
Эта неожиданная ассоциация заставила Дюваля усмехнуться. Что ж, бандерлоги не устояли перед искушением -похитить красивого длинноволосого мальчика, чтобы поиграть с ним, они похитили его у волков, у могучего медведя и грациозной пантеры, похитили, чтобы за свою шалость заплатить жизнью…
Но жалели ли бандерлоги о своей шалости? О, едва ли. Маугли стоил того, чтобы за удовольствие прижать его к себе, коснуться его волос, пойти на обед к старому удаву.
Жан поднял голову и уверенно, спокойно ответил:
— Пациент жаловался на плохой сон и постоянные кошмары. Истерических реакций он не проявлял, однако был чрезвычайно напряжен, напряжен настолько, что я опасался эпилептического припадка или даже вхождения в эпилептический статус… Тесты и энцефалограмма подтвердили, что такая угроза существовала.
— Хм… — многозначительно уронил Шаффхаузен. — Мне помнится, что при угрозе эпилепсии Дормель не назначается, поскольку есть риск, что лекарство сработает как возбудитель вегетатики. А назначают фенобарбитал или фенитоин (1)… Мне странно, что вы запамятовали о такой особенности этого… препарата. А что там с ЭЭГ? Что показывает — склонность к абсансам или парциальным приступам (2)? Или вообще эпилептиформную энцефалопатию (3)? И как вы могли определить это только лишь по тестам и ЭЭГ, скажите на милость? Вы открыли новый метод экспресс-диагностики эпилептического статуса до, собственно, припадка? — тут доктор позволил себе иронически вскинуть брови и устремил на Дюваля вопрошающий взгляд поверх своих круглых очков, которыми он пользовался только для чтения.
— Что ж, доктор, — смиренно ответил Дюваль. — Значит, я допустил ошибку при диагностике, превратно истолковав показания ЭЭГ. Однако, поскольку пациент жаловался на плохой сон и кошмары, фенобарбитал или фенитоин наверняка привели бы к утяжелению состояния. Возник бы риск каталепсии или наоборот, нервной бессонницы. А от Дормеля он, по его собственным словам, спал как младенец. И это позволило его нервной системе хотя бы немного восстановиться… в том числе, и судя по изменению психоэмоционального фона.
Жан Дюваль твердо усвоил со студенческой скамьи: любой бред, произнесенный уверенным тоном, и подкрепленный соответствующей аргументацией с использованием правильных терминов, приобретает вид концепции, и обретает право называться «врачебным мнением».
Но врач-ординатор по-прежнему не понимал, куда клонит Шаффхаузен…
— Вы подозреваете, что я намеренно сделал назначение, которое вы не находите верным, патрон?
— Мне даже подозревать вас в этом теперь не нужно — я вижу это. Вы назначили пациенту, у которого в прошлом значится наркотическая аддикция, препарат в дозе, вызывающей эту самую аддикцию в короткие сроки. А ведь вы не поленились освежить в памяти историю вашего пациента, Дюваль — с этими словами, доктор вынул из стола и положил на столешницу папку с данными по лечению Эрнеста Вернея за 1962-63 годы.
— Вот ваши пометки на полях, они сделаны недавно. И мне приходится констатировать, что вы намеренно пропустили назначение фенитоина, действие которого успешно снимало судороги. Почему, Жан? Вы так опасались, что он на вас бросится в процессе терапии, что решили поступить как усталый муж с любвеобильной супругой? Назначили релаксант, подавляющий помимо нервного еще и сексуальное возбуждение?
Дюваль опустил глаза и с минуту смотрел в пол. Краска прихлынула к щекам, шея болезненно напряглась… Как это было похоже на выговоры отца, или на разносы мэтра Дюморье в католической
