Напишите же мне, дорогой друг, что я могу быть спокоен за Вас.
Искренне Ваш, Жан Дюваль.»
Дата на штемпеле другого письма — пятью днями позже.
«Вена, пансион «Домашний уют». (написано по-английски)
Здравствуйте, дорогой друг!
Менее всего я мог предположить, что мое письмо, полное самое дружеской приязни и искренней симпатии к Вам, настолько огорчит Вас.
Должно быть, я неверно выразил свою главную мысль, или Вы превратно истолковали мои слова. С моей работой в Вене пока еще ничего не решено, более того, эта перспектива довольно туманна. И одна из причин, что мне не хотелось бы надолго покидать Францию. Причины же такого нежелания Вам слишком хорошо известны, мой друг…
Чем больше проходит времени, тем больше я начинаю смотреть на свой отъезд как на тягостную повинность, хотя поначалу посчитал его благом — для себя, но и для Вас, мистер.
И все-таки Ваше письмо, несмотря на свою резкость, доставило мне большую радость, поскольку вселило уверенность, что Вы меня не забыли тотчас после расставания.
Согласитесь, у меня есть некоторые основания заподозрить Вас в легкомыслии.
Жду Вашего ответа с понятным нетерпением.
Искренне Ваш, Жан Дюваль.
P. S. — я не жалею ни о чем и более того — сделал бы это еще раз.»
Штемпель на следующем письме — 14 дней спустя.
«Цюрих, улица Бельвю, отель «Тонон» (написано по-французски)
Эрнест, зачем ты пишешь мне все эти вещи?.. Как будто ты сам не знаешь, что не выходишь у меня из головы. Думаю о тебе днем и ночью… Особенно ночью. Вчера не мог уснуть, поднимался на Поли-Бан, смотрел на город, весь в огнях, и вспоминал об Антибе… Потом бродил возле озера, но не бросал монет в воду. Вот если бы это было Средиземное море!
Ты все еще в заложниках у патрона? Иногда мне кажется, что он арестовал тебя… Хочешь, я пришлю тебе денег, чтобы ты смог побыстрее выплатить долг и уехать, когда захочешь? Только не приезжай в Цюрих. Иначе я сойду с ума от счастья, и меня окончательно лишат шанса стать светилом психиатрической науки. Но если все-таки соберешься, я покажу тебе место, где подают потрясающее мороженое…
С любовью, Жан».
Новое письмо.
Женева, пансион «Белль Мари». 8 августа. (написано по-французски)
Дорогой Эрнест! Так странно, что ты жалуешься на жару и сушь — здесь уже третий день не прекращается дождь, и ветер холодный, совсем осенний. Начинаю верить, что солнце следует за тобой. А ты, мой друг, ты прекраснее, чем само солнце…и слишком хорошо знаешь об этом.
Конференция продлится еще два дня, после этого я возвращаюсь в Цюрих. Материалов накопилось много, и мне предстоит подготовить полный отчет патрону — и о конференции, и о собранной статистике, и об исследовании моей новой научной темы.
Демуазель Сесиль Пети, моя коллега, с которой я познакомился в Женеве, тоже едет в Цюрих. Она занимается сходной темой и обещала поделиться со мной интересными данными. Это особенно приятно, поскольку демуазель хороша собой и способна беседовать о науке и о новой кинопремьере с одинаковой легкостью… Подозреваю, что Сесиль хочет попросить меня рекомендовать ее патрону, однако пока молчит, и ничто не мешает мне льстить себя надеждой, что я ей просто нравлюсь.
Ты так и не написал, долго ли еще пробудешь в Антибе, и смогу ли я застать тебя, когда вернусь после завершения работы?
С наилучшими пожеланиями,
Жан Дюваль»
Непостижимым образом в архив Шаффхаузена попало и ответное письмо Эрнеста Вернея, точнее, черновик письма, отправленного 9 августа с почты в Жуан-ле-Пен.
«Дорогой Жан, я очень рад, что ты встретил такую прелестную особу, как демуазель Пети. Не сомневаюсь, что она оценит твои высокие достоинства, вы поженитесь и народите много деток. А вместо сказки про Золушку они с малолетства будут читать Юнга и Фрейда.
У нас в самом деле страшная жара и конца этому не предвидится. Но это не мешает мне ездить в город. Несколько часов с планшетом на набережной — и в кармане оказывается весьма недурная сумма. Ради такого можно и зной потерпеть, но, конечно, деньги это не главное. Вот как раз сегодня я рисовал одного марсельского моряка… Ему отчего-то захотелось обзавестись своим изображением, и я замечательно отвел душу. Потом мы вместе выпили и съели палтуса в том милом кабачке, помнишь? Я даже подумывал пригласить его в кино, но едва ли он любит Жана Марэ так же, как мы с тобой. Так что вечер я провел в обществе садовника и двух ебанутых такс, которых уж не знаю зачем купил доктор.
Будь здоров!
Э.В.
PS — пиши чаще. С интересом буду следить за развитием твоего романа с д-ль П.»
Три дня спустя. Ответное письмо Жана Дюваля. (написано по-английски)
«Женева.
Пишу второпях, перед посадкой в поезд. Дорогой друг, мне сдается, что ты как-то превратно понял происходящее между мной и Сесиль. Нас ничто не связывает, кроме профессиональных интересов, и мы просто несколько раз вместе пили кофе… Вот и все. Но только зачем я все это пишу тому, кто так весело проводит время на Антибе, и мимо кого не может пройти ни один марсельский моряк?..
Надеюсь, что он больше был похож на Жана Марэ, чем на Фернанделя.
С наилучшими пожеланиями,
Дюваль
PS — ты идиот!!!
PPS — нет, это я идиот.
PPPS — Мы оба идиоты».
Вечером того же дня, письмо отправлено из Цюриха.
«Цюрих, улица Бельвю, отель «Тонон» (написано по-французски)
Эрнест, неужели ты мог в самом деле решить, что между мной и Сесиль что-то есть? Какая несусветная глупость! После того, что я знаю о себе… и после того что было, могу ли я всерьез ухаживать за приличной девушкой? Прости, кажется, я сморозил глупость. Дело совсем не в этом.
Но Эрнест, так не может продолжаться! Патрон прав, ты просто не задумываешься ни о ком, кроме себя… И не думаешь о будущем. Тебе это позволительно, но я обязан думать обо всех этих скучных вещах, вроде репутации и карьеры. Я ни о чем так не мечтал, как о праве называться врачом, и хорошим врачом. И свою профессию люблю, как любовницу. Она для меня то же, что для тебя живопись. Я мог бы, мог бы, конечно, принести в жертву десять лет труда, пота, крови, наплевать на патрона, забыть чувства признательности и служебный долг, как забыл врачебную этику, но только для чего эта жертва? Кому она нужна? Уж явно не тебе, друг мой. Иначе я едва ли оставался бы здесь один так долго.
Твой — несмотря ни на что — Жан.
PS — пиши мне все-таки».
Два дня
