Жан никогда в жизни не ездил на мотоцикле, но ему вспомнилась черная мотоциклетная куртка Соломона, брошенная на диван, и легкий запах бензина, исходивший от теплых ладоней, накрепко зажавших ему рот в той комнате, куда он проник без спросу, пробравшись через кабинет Шаффхаузена…
«Кто вы такой? Как сюда попали?» — этот шепот все еще звучал у него в ушах, и он не мог себе простить, что назвался и вступил в объяснения, а не использовал момент на полную, не поймал губами губы Соломона, не встал на колени у его ног и не расстегнул зубам молнию на брюках…
— Я обожаю мотоциклы. Покатай меня… Покатай как следует!
— Ххха, не боись, красавчик, — хмыкнул Карло и, уже по-хозяйски завладев рукой Дюваля, повлек его в сторону туалетов. — Я тебя теперь так покатаю, что ты две недели сидеть не сможешь, а в сортир без заживляющего крема даже и не суйся.
— Нам точно сюда? — спросил Жан, с подозрением рассматривая узкое крыльцо и черную железную дверь, с небольшой светящейся вывеской. Изнутри доносилось мерное «бум-бум-бум» работающих стереосистем и приглушенные звуки техно-музыки.
Несколько парней, куривших в паре шагов от кирпичной стены, обернулись на его голос и засмеялись. Все они были одеты в кожаные куртки прямо на голое тело и кожаные штаны, на голове у одного красовалась полицейская фуражка.
У Жана засосало под ложечкой, когда он ее увидел, но давать дёру было уже поздно: Карло крепко держал его за плечи, давая понять, что никуда не отпустит.
— Сюда-сюда, красавчик. Давай, топай, а то пропустим все веселье, да и ширинка у тебя вот-вот треснет.
Он подтолкнул Жана, тот покорно двинулся вперед, а парни снова заржали. Здоровяк в полицейской фуражке вскинул руку в приветственном жесте, приложил пальцы к козырьку и поинтересовался:
— Что, Бульдог, новичка словил?
— Ага. — ухмыльнулся Карло. — Снял в «Малабаре» и решил на нормальную вечеруху сводить. Прикинь, кто по первачку, до сих пор пасутся в этом отстойнике.
«Полицейский» осклабился и подошел поближе, рассматривая Дюваля:
— Гы, действительно, красавчик-блондинчик, и трясется, как желе… Да не боись, милый, мы не кусаемся. Может, тебе косячок сперва, чтобы расслабиться? Или «снежка»?
Жан, безуспешно старавшийся подавить дрожь, что-то проблеял, но Карло все решил за него и сердито отказался:
— Э, нет! Никакой травы! Глянь, он на ногах едва держится, от косяка его нахуй расплющит, и чего я, нахуй, делать буду? Трупешник ебать? Сунь себе в жопу свой косяк и снежком сверху присыпь.
Раздался новый взрыв смеха, дверь распахнулась настежь, изнутри вырвались потоки красноватого света вместе с оглушительной музыкой, и у Жана возникло чувство, что его затягивают в преисподнюю… но вместо страха он испытал вдруг пугающий восторг и невероятное облегчение, как будто долго блуждал во тьме, усталый, потерянный, опустошенный — и теперь добрался до места, где его ждали, и где он наконец-то мог быть самим собой.
— Я хочу еще выпить! — прокричал он на ухо Карло. — Здесь есть выпивка?
— Красавчик, сегодня и для тебя, а также во все другие дни и для любого, у кого есть бабки, здесь отыщется все! Но ты разве пить сюда пришел, а? Пойдем трахаться!
Они быстро пересекли главный зал, с танцолом, барной стойкой и сценой, где как раз трио атлетических сложенных и смуглокожих парней исполняло стриптиз, при бурном одобрении зрителей, стоящих, сидящих и танцующих.
У Жана захватило дыхание и волосы на теле встали дыбом, а стояк сделался мучительно-болезненным, он открыл рот, глотая воздух, пропитанный парами алкоголя и мужским возбуждением, ноздри трепетали от смеси запахов пота, парфюма, ароматизированной смазки, табака и семени. Прожектора мерцали, точно подмигивали, и тени, передразнивающие танцоров, извивались в соблазнительных позах…
Жан побыл бы здесь еще: скинув лишнюю одежду, врезался бы в толпу, где полуголые мужчины с удовольствием терлись друг о друга бедрами и торсами, обнимались, трогали члены, соприкасались ягодицами — все это было как видение, как сбывшийся эротический сон, и Дюваль хотел проверить его на реальность.
Семнадцать лет назад, в Париже, Эрнест приглашал его в мужской клуб — «просто выпить и потанцевать, и никто не будет на нас пялиться, Жанно…» — но он так и не решился показаться в подобном месте, а гуляя с Эрнестом по Монмартру, ни разу не взял его за руку… и ужасно трусил каждый раз, когда они поднимались в студию художника, под самой крышей, чтобы заняться любовью на турецкой софе, покрытой уютными пледами…
Подумать только, какой же он был трусливый дурак! — а ведь, по сравнению с тем, что он видел сейчас, в «Кадэ», выходило, что их секс с Эрнестом был приличным, почти буржуазно-скучным: Эрнест лежал сверху, он снизу, и почти не двигался, художник все сделал сам.
…Карло выпихнул его с танцпола, протащил по темному коридору в другое помещение, где по одной стене шел ряд плотно занавешенных кабинок (доносившиеся изнутри звуки не оставляли сомнений, чем занимаются их постояльцы), по другой — стояли мягкие кресла и диваны, по углам — столики для напитков и прочих необходимых мелочей (на глаза Жану попалась пара наручников, флакон с прозрачным гелем и громадный дилдо). На торцевых стенах висели видеомониторы, где нон-стопом прокручивалось гомосексуальное порно.
На секунду к горлу подкатила тошнота: Дюваль вспомнил помещение «для восстановительных процедур» в одном из центров репаративной терапии, который ему довелось посетить в ходе работы над монографией… но затем захотелось показать этому воспоминанию средний палец и немедленно спустить штаны, чтобы Карло отымел его прямо здесь, у стенки.
Карло, видимо, хотел того же, потому что навалился сзади, глухо рыча, и принялся расстегивать молнию, готовясь всадить член в задницу «красавчика». Одновременно он командовал:
— Так, штаны вниз… Руки на стену, наклонись! Ноги на ширину плеч! Жопу повыше! Вот так, хорошо…
Жан, покорно выполнив распоряжения, заскулил от нетерпения, и едва не взвыл, когда итальянец просунул руку ему под живот, ухватил за член и принялся дрочить так умело, что только изрядное количество принятого внутрь алкоголя предотвратило немедленную эякуляцию.
— Давай же, давай, ну!..
Он не знал, надел ли Карло презерватив — сейчас это не имело значения, настолько внутри все горело и дрожало от желания ощутить вторжение — и только судорожно закивал, когда партнер спросил:
— Ты с мужиком раньше ебался? Да? Va bene(3). Поехали!
Гладкая головка, холодная и скользкая от смазки, по ощущениям — очень крупная, ткнулась между ягодицами, надавила, протолкнулась сквозь мышечное кольцо… Карло вошел максимум на сантиметр, но Жан едва не заорал от боли — Эрнест, его первый и единственный любовник, обладал изящным членом средних размеров и приятной толщины, и всегда входил очень бережно, после долгой и тщательной подготовки. Сейчас же Жану показалось, что ему в зад воткнулся кусок раскаленной железной трубы; Карло только прохрипел над ухом:
— Расслабься! — размашисто
