Кампана потянул носом и присвистнул:
— О-о, «Бэквудс»! Ты шикуешь, старина! Угощусь-ка я тоже, с твоего позволения…
— Пожалуйста.
Кампана дождался, пока Эрнест возьмет «палочку здоровья» и потянулся к открытому портсигару с простодушной бесцеремонностью ребенка; от него не ускользнул неприязненный взгляд художника, но комиссар только усмехнулся про себя
«Ну-ну, надо же, Соломонова «девка» пытается метить территорию…»
Вслух он, разумеется, ничего не сказал, но ответил Эрнесту не менее выразительным взглядом:
«Не на того напали, молодой человек».
Все трое закурили. Повисло неловкое молчание. Соломон кашлянул и, чтобы разрядить обстановку, спросил у Кампаны:
— Это все на сегодня, или еще нужно будет ехать в полицейское управление?
Юбер засопел и слегка нахмурился: его мысли и переживания по поводу всего произошедшего, включая собственное участие в дознании, были сложными, и кое-что он хотел бы без обиняков высказать старому другу, но обстановка, равно как и присутствие третьего слушателя, не располагала к откровенным речам. Комиссар ограничился кратким ответом по существу:
— На сегодня все. Месье Верней подтвердил личность покойной, предварительный опрос свидетелей проведен и зафиксирован, ну, а дальше будем следовать обычной процедуре дознания сомнительной смерти.
— Надеюсь, эта процедура включает арест Густава Райха? — поинтересовался Эрнест; тон его был спокойным, но голос звенел от внутреннего напряжения.
Кампана бросил на художника цепкий взгляд из-под густых бровей, ноздри его крупного орлиного носа слегка раздулись, как у зверя, почуявшего добычу:
— Не торопитесь, месье. Мэтра Райха покамест не за что арестовывать.
— То есть как — не за что?.. Он убил Ирму и пытался убить меня! — от Эрнеста словно полыхнуло пламенем гнева, и Соломон слегка коснулся его плеча, успокаивая без слов, но Верней и на него посмотрел крайне сердито, как будто подозревал, что он в сговоре с нерадивым полицейским.
— Это вы так утверждаете, месье Верней, — терпеливо пояснил Кампана. — И я не исключаю, что так оно и есть…
— То есть вы думаете, что я лгу и никакого покушения не было?
— Я пока ничего не думаю, я следую фактам. А факты таковы: вы оказались в больнице после того, как, по вашим словам, побывали в гостях у месье Райха.
— Ну, и?..
— «После» не всегда означает «вследствие», месье. Против мэтра Райха нет прямых улик, да, положа руку на сердце, и косвенных тоже нет. Мадам Шеннон не может дать свидетельских показаний, поскольку она мертва, и ее смерть — это второй непреложный факт. Но…
— …Вы думаете, что она сделала это сама. Из-за… меня. — упавшим голосом закончил Эрнест и, закусив губы, отвернулся, чтобы скрыть слезы, снова блеснувшие на глазах.
— Я не утверждаю ничего подобного. Надо дождаться результатов экспертизы.
Кампана, докурив, с удовольствием причмокнул губами и ловко выбросил оставшийся кончик сигариллы в урну:
— К сожалению, нельзя исключать версию самоубийства — как наиболее очевидную и логичную.
Давая любимому необходимое пространство, Соломон не вмешивался в разговор, только слушал и, хотя у него внутри все кипело от бессильной злости, соглашался с комиссаром в каждом слове: против Райха действительно не было улик. Этот человек тем и был опасен, что не только хорошо планировал свои действия, но и тщательно заметал следы.
С другой стороны, если кто и мог бы однажды вывести Райха на чистую воду, обнаружить его прокол, собрать доказательства и заставить отвечать по закону, то это именно комиссар Юбер Кампана. Тот, кто, будучи еще полицейским инспектором, не верил в виновность Исаака Кадоша, подвергал обоснованному сомнению «неопровержимые» улики, и, будучи отстраненным от следствия за якобы «необъективность», с риском для карьеры выступал на суде как свидетель защиты.
Но Эрнест, не знавший таких подробностей, продолжал нападать на комиссара с прежней горячностью:
— То есть вы, месье Кампана, не собираетесь допрашивать Райха, пока эксперты копаются во внутренностях бедной Ирмы?.. Да при той форе, что вы ему даете, он уничтожит все улики и сочинит себе тридцать три алиби — если, конечно, не полный дурак… но он не дурак, отнюдь.
Комиссар поднял ладони вверх:
— Я в любом случае побеседую с мэтром Райхом. Основания для этого есть; но результата беседы вам заранее не предскажет даже комиссар Мегрэ. Скажу больше, месье Верней, поскольку я человек прямой — этот результат может вам очень не понравиться.
Кампана перевел взгляд на Кадоша и негромко добавил:
— И тебе тоже, Соломон. Но ты сам просил меня вмешаться в это дело, так что не обессудь, если оно опять повернет совсем не туда, куда нам с тобой хотелось бы.
Кадош молча кивнул, давая понять, что в любом случае полностью доверяет профессиональной компетентности друга, лицо его осталось спокойным и непроницаемым, в то время как Эрнест снова вспыхнул: ему в самом деле не понравился оскорбительный намек, содержащийся в словах комиссара. Он не поверил своим ушам и с изумлением взглянул на любовника, когда тот с безупречно светской тональностью предложил:
— Приезжай завтра на ужин, Юбер. Адрес тот же, бульвар Мадлен, 8. Мы будем рады.
Кампана хмыкнул, сполна оценив ловкость Соломона и умение построить мизансцену так, чтобы приглашение на ужин выглядело просто-напросто частным визитом, в свободное от службы время, а не попыткой подкупа госслужащего и способом вытянуть из него информацию о дознании, не подлежащую разглашению. Он не стал строить из себя целку, свято блюдущую этический кодекс, и кивнул:
— Конечно, приеду. Кто же в здравом уме откажется от ужина, приготовленного твоими волшебными руками? Но смотри, чтобы горячее было готово ровно к восьми, лучше всего — баранина, а на десерт я хочу шоколадный фондан.
По губам Соломона скользнула особенная улыбка удовольствия, как у игрока в покер, получившего на руки выигрышную комбинацию, и он проговорил все с той же светской интонацией:
— Я обещаю исполнить твои желания, Юбер, при условии, что и ты придешь не с пустыми руками и выберешь правильное вино для нашей трапезы.
Эрнест стоял, оцепенев, слушал этих двоих, врача и полицейского, состязающихся в профессиональном цинизме, сговаривающихся об ужине, обсуждающих меню и выпивку в десяти шагах от здания морга, где на холодном столе лежит застывшее синее тело несчастной женщины, любовницы и подруги — и чувствовал, что его мучительно тошнит…
Они почти не разговаривали, пока ехали в машине Соломона на рю Эколь, чтобы забрать вещи Эрнеста — между ними как-то само собой решилось, без долгих обсуждений, что художник переезжает в квартиру Кадоша на бульваре Мадлен — но это было еще до посещения морга.
Как врач, Соломон был категорически против участия Эрнеста в опознании, справедливо считая, что он еще недостаточно здоров, однако ничего не мог противопоставить порядку официального дознания. Ирма Шеннон была гражданкой Великобритании, все ее родные находились за Ла-Маншем, их еще требовалось разыскивать, в то время как Эрнест Верней был постоянным арендатором квартиры, где обнаружили тело. Его имя также было указано на первой странице ежедневника Ирмы, в графе «В случае аварии сообщить…». Ergo(2),
