«Господь остановил меня на пути, ведущем в погибель. Господь попустил этому еврею и безбожнику унизить меня, дабы я вразумился и не ходил в совет нечестивых… Господь не желает, чтобы я заключал пакт с дьяволом, хотя бы и ради благой цели…»
Райх встал, надел шляпу, взял подмышку портфель и повернулся к Кадошу:
— Напрасно вы не захотели помочь мне, доктор. Я думал, что вы, несмотря на кое-какие слухи(4), благовоспитанный и добропорядочный человек, а вы оказались таким же испорченным, извращенным субъектом, как ваш братец-плясун. Говорю теперь вам обоим: оставьте Ксавье в покое! — или пеняйте на себя… Я вас уничтожу.
Угрозы «дядюшки Густава», как волна о каменную стену, разбились о невозмутимость Соломона. Ему даже не понадобилось говорить «убирайтесь вон» — он вытолкнул Райха за порог одним только взглядом, холодным и гневным, как у ангела на фреске Мазаччо (5).
***
— Почему тебя все трогают? — ревниво спросил Ксавье, как только они с Исааком оказались за стенами «Лидо» и пошли в сторону Триумфальной арки.
— Кто — «все»? — улыбнулся Исаак.
Принимая душ после изнурительной репетиции, он сумел немного расслабиться и заодно «спустить пар», чтобы хоть в начале свидания не мучиться от несвоевременного стояка. Теперь же, идя рядом с любимым, предвкушая обед в его компании и долгую задушевную болтовню за кофе и десертом, Лис просто наслаждался погожим летним днем и свежим ветром, доносящим запах деревьев и цветов со стороны садов Нювель и Тюильри.
— Твои… друзья. Из труппы. У вас так принято — касаться без разрешения, обниматься, вешаться на шею?..
Расслышав в мелодичном голосе Ксавье ноты раздражения и досады, Исаак с удивлением посмотрел на него, и с еще большим удивлением понял, что юноша чуть не плачет. Растерявшись, он не нашел ничего лучше, чем сказать правду:
— Ну… в общем-то, да. У нас так принято. Но, друг мой, это не означает, что…
Ксавье фыркнул и сморщил нос, что сделало его похожим на недовольного котенка, однако он не позволил своему спутнику впасть в умиление и запальчиво заявил:
— Я не хочу знать, что это означает среди артистов, месье Кадош!.. Я просто давно собирался сказать, что мне такое не нравится! Все эти шутки… ужимки… поглаживания… просто неприлично!
Лис слегка коснулся плеча юноши — оно было холодным и напряженным, но Ксавье хотя бы не стал уворачиваться от него:
— Эй… Ты что, серьезно?
— Серьезно! Они… они тебя хватали, хватали у меня на глазах, а ты… ты позволял! Как будто тебе это нравилось!
От такого наскока Исаак окончательно опешил и утратил благостный настрой, осознав, что Ксавье сердит на него по-настоящему, из-за того, что принял близко к сердцу послерепетиционные дурачества и глупые фривольные шутки Жоржа. Это означало, что Лис и сам свалял большого дурака, позволив приятелям застукать их в фойе в недвусмысленной позиции, но вместе с тем — кое-что еще…
Кровь застучала в виски индейскими барабанами, Исаак почувствовал, что его попросту разорвет на части, или он сойдет с ума, если прямо сейчас, немедленно, не задаст один вопрос и не расставит точки над «и».
Он остановил Ксавье и развернул к себе лицом, мягко настаивая, чтобы тот смотрел ему прямо в глаза. Ксавье не сопротивлялся, он смотрел, слушал и жадно ждал.
— Мальчик мой… Объясни мне всего одну вещь… Вот это все, что ты сейчас сказал — только потому, что ты… ревнуешь меня?
— Да!!! — хрипло выдохнул юноша и задышал рвано и часто, как после быстрого бега. Потом, словно эмоциональная вспышка забрала все его силы, опустил взгляд и зашептал взволнованно и смущенно:
— Я ревную тебя… Ужасно, безумно ревную, я не могу, понимаешь?.. просто не могу, когда тебя кто-то трогает, кто-то прикасается к тебе, потому что я …
— Потому что ты?.. — Исаак удерживал шатающегося Ксавье обеими руками, но его самого так сильно штормило, что он не был уверен, что сможет сохранить равновесие.
— Я люблю тебя… Люблю! — простонал Ксавье и уронил голову ему на плечо — теперь, когда самое главное было сказано и он отрезал себе путь к отступлению, оставалось только ждать ответа, и эти мгновения были одновременно самыми прекрасными и самыми ужасными в его жизни.
Исаак прикрыл глаза, чувствуя, как сердце в груди расширяется, переполненное счастьем и такой сладкой болью, что невозможно стерпеть ее молча, и он выдохнул, выплеснул свою тайну, признаваясь Ксавье, а заодно и целому миру, что тоже любит, и не просто любит — обожает, боготворит, сходит с ума…
Они стояли в обнимку посреди тротуара, в толпе, на виду у всего Парижа, но не обращали внимания ни на чужие взгляды, ни на чужую речь; ничто не имело значения, пока они могли держаться за руки и смотреть друг другу в глаза.
***
…В комнате было темно, тихо и прохладно, в окно светила тусклая ущербная луна, похожая на кривую улыбку паяца. Исаак полулежал на кровати, опираясь спиной на подушки; спина у него изрядно затекла, ступни замерзли, ему хотелось дойти до ванной, умыться и отлить, а после заглянуть на кухню и взять в холодильнике бутылку оранжины — но он боялся разбудить Ксавье, спавшего у него на груди безмятежным юношеским сном.
Усталость в конце концов взяла верх над желанием наслаждаться, после того, как они несколько часов непрерывно занимались любовью; и все же Ксавье даже во сне не выпускал Лиса из объятий, прижимался к нему животом, грудью, губами, и беспокойно постанывал, стоило любовнику пошевелиться и на секунду прервать интимный контакт.
— Я здесь, мой мальчик… я с тобой, любимый., — счастливо улыбаясь, шептал Исаак, целуя темные кудри, влажные от любовного пота, и нежную шею, и теплую розовеющую щеку, покрытую легким пушком. — Я никуда от тебя не уйду. Я все, все сделаю, чтобы ты был спокоен и счастлив…
Ксавье слушал его речи, как колыбельную, улыбался сонно, не открывая глаз, и терся носом о широкую грудь своего защитника, с которым теперь все будет иначе, потому что бог не разгневается на любящих. Тот, кто есть сама любовь, станет ли наказывать за нее? Дядя Густав говорил, что Бог жесток и ревнив, и никогда не простит закоренелого грешника, упорствующего во грехе, но Ксавье больше не верил в это.
«Когда я встречусь с Иисусом, то просто расскажу Ему все о нас… про меня и про Лиса… и Он все поймет».
…Они поехали на Монмартр, в небольшую холостяцкую квартирку Исаака, сразу, как только объяснились друг с другом, и, захваченные желанием, поняли, что
