– Как обычно. – Ответила я.
Разговор с начальником совершенно не клеился. Раньше наши беседы тоже не отличались высокопарными строфами, но в последнее время мы ограничились банальными фразами, от частоты применения которых уже тошнило.
– У меня для тебя сегодня вот какое задание. Необходимо очень быстренько написать докладную записку. Она довольно-таки содержательная, но ты справишься. Обрати внимание на эти пункты, – начальник обвел карандашом цифры. – Будут вопросы, обязательно подойди.
– Хорошо.
Я уже собралась идти, как он окликнул меня снова.
– Вот еще, парочка уголовных дел. Посмотри их тоже. – Удальцов улыбнулся и провел рукой по волосам, показывая, что такому красавчику невозможно отказать. В ответ я вопросительно вскинула бровь. – Я сегодня последний день. С завтрашнего дня ухожу в отпуск. Не хотелось бы уходить, оставляя хвосты на работе.
В отпуск. Как же я могла забыть. Девятый раз в Турцию. Турки наверняка ждут не дождутся вашего приезда.
– Я посмотрю, – и натянула на себя фальшивую улыбку, что свело челюсть.
– Можешь сесть у Михаила, его весь день не будет.
Бросив на стол задание, где была далеко не парочка уголовных дел, меня вдруг осенило. Его мягкий тон, ласковая улыбка. Точно также он встретил меня после нового года. Всем своим видом Удальцов показывал, что между нами все прекрасно, чтобы не случилось. Как он ловко разговаривает, тщательно подбирая слова, интересуется моей жизнью. Но так ли интересуется? Одни и те же вопросы, как заезженная пластинка, но какой-никакой интерес! Он по-настоящему не заводил разговоров о моей жизни: что я люблю, чем занимаюсь, что мне нравится, что терпеть не могу. Его интерес, проявленный к моей персоне, впервые насторожил меня иначе. Если раньше я опасливо встречала ухаживания (естественно, мне льстило внимание нравившегося мужчины), но красным сигналом «стоп» маячила его жена, то сейчас, особенно после того, как он высадил меня из своей машины в незнакомом дворе, ухаживания выглядели странновато. Или Удальцов не уступал в своем желании, или же здесь было примешано что-то еще, о чем пока я не догадывалась? Если Иван Николаевич так сильно жаждал меня, то почему едет в отпуск с женой? Куча вопросов без единого ответа.
В голове пронесся последний наш с ним диалог, когда я выбила мужчину из колеи спокойствия. Вот именно тогда он предстал передо мной настоящим Удальцовым! Завизжал на повышенных тонах, швырнул листами бумаги и прогнал вон! А за выходные успокоился и пожалел, что не сдержал себя в руках. Сегодня утром, увидев меня, снова надел маску дружелюбного, но авторитетного руководителя, для которого на первом месте работа, а не личные отношения. Выходит, что за неполный год его нахождения в прокуратуре, я имела дело с превосходным актером, легко ведущим свою роль. Что же Удальцов задумал?
Я уселась в кресло и взяла задание из генеральной. Наверное, просто день выдался неудачным, раз содержимое бумажного листа не усваивалось в голове. Какой-то набор букв! За окном вовсю светит солнце, а с сосулек, висящих на крыше, падают худенькие капельки. Я открыла окно, и кабинет залило весенним теплом. Снег постепенно оседал, кое-где сохранились небольшие сугробы, но и те почернели и провалились. Птицы шныряли по голым веткам рябины, гроздья которой подчистую растормошили еще зимой. Беззаботные птахи встречали весну громкой и веселой песней, перескакивали с ветки на ветку, толкались, чистили перышки и ковыряли носами в дереве. Как же им повезло! Не нужно думать о том, кто же есть на самом деле товарищ Удальцов, полгода назад волновавший меня, кто такой Пьеро, о котором я не знала ровным счетом ничего, кроме той фотографии, запечатлевшей его самодовольный вид, и того факта, что он превосходно целуется. Однако при одной мысли о Пьеро кровь бушевала, и мир сокращался до линии его глаз.
Под окнами дурачились школьники. Через месяц начнутся весенние каникулы, и на две недели я не увижу ребят. Мое внимание привлекли трое мальчишек. Сначала я решила, что они пихаются в шутку, но позже поняла, что двое подтрунивают над третьим. Один балбес схватил с последнего шапку и кинул в кусты, от своей смелости заливаясь смехом. Я присмотрелась получше, и когда легкое подтрунивание приняло форму жестокой насмешки, высунулась из окна и во все горло проорала:
– Эй, прекратите! Сейчас позову вашего учителя!
Малолетние преступники покосились на меня и с неохотой отступили. Я нарочно закрыла окно и скрылась из их вида, чтобы проверить. Действительно, стоило мне исчезнуть, как издевки посыпались с новой силой. Я накинула пальто и пустилась бегом по длинному коридору, на одном дыхании пролетев несколько этажей по лестнице и выскочив на улицу.
Поравнявшись с мальчишками, которые ростом едва доходили мне до пояса, самого отъявленного я схватила за воротник и оттащила. Не знаю, откуда взялись силы, но я подняла его над землей и потрясла.
– Ну что? Теперь тебе тоже весело?
Мальчик испуганно вытаращил глаза и отрицательно покачал головой. Второй забияка потихоньку пятился назад, он явно планировал бросить друга и сбежать, как последний предатель. Второй рукой я поймала его за шарф и притянула к себе.
– А ты? Бросаешь дружка и бежишь? Кто из вас смелый, чтобы отвечать за свой подлый поступок?
Они оба молчали, пока один из них не пустил в ход слезы.
– Чего ревешь? Ты же будущий мужик! В каком классе учитесь?
– В первом, – ответил тот, что был в шарфике, утирая слезы.
– В первом, а уже ведете себя как преступники! Знаете, что дальше случается с теми, кто не уважает других людей, смеется и издевается?
Я потратила минут пятнадцать, рассказывая в красках все «прелести» преступной жизни. О том, что существует Уголовный кодекс, запрещающий причинять физический и моральный вред человеку, а если кто-то нарушает закон, то его ждет страшное и суровое наказание. Объяснила, что если они и дальше будут продолжать себя вести подобным образом, то незамедлительно попадут в воспитательную колонию для несовершеннолетних преступников, перечисляя и на пальцах показывая, каких благ они лишатся. Впервые мне пригодились знания юриспруденции, которые я использовала в полной мере, вкладывая в объемную устрашающую лекцию. Когда я закончила свое выступление, мальчишки смотрели на меня, как на пришельца, говорившего с ними на инопланетном языке. Оказалось, все пролетело мимо их детских ушей. Поэтому напоследок я коротко бросила то, чего в детстве страшились, как самой ужасной кары, я и мои друзья:
– Короче, еще раз увижу подобное, скажу все вашим родителям! Поняли?
Мальчишки синхронно кивнули.
– А теперь брысь отсюда!
Они побежали, скрываясь во дворе. Я подошла к третьему мальчику, непосредственному объекту издевок; он все это время стоял в сторонке с непокрытой головой, без шапки. Опустившись перед ним на колени, стала расспрашивать, все ли с ним в порядке. Мальчик молчаливо покачался и заплакал, но по-мужски, выдавив одну скупую слезу.
– Может, где болит? Они били тебя?
– Нет.
– Точно? Не бойся рассказать. Я ничего никому не скажу, но если у тебя что-то болит лучше обратиться к врачу.
– Все хорошо.
Я посмотрела на его красивенькое личико и подумала: «Неужели даже маленькие мужчины завидуют зарождающейся красоте?» Пухлые губки, розовые щечки, большие темные глаза, копна темных волос.
– Так, пойдем – поищем твою шапку, а то ты простудишься. Кажется, я знаю, где ее искать. – Я двинулась в сторону кустов и с легкостью отыскала шапку, которая успела насквозь промокнуть. Все это время мальчик стоял на месте, не двигаясь и слегка прищурившись, следил за моими движениями. – Слушай, она промокла. Ее нельзя надевать.
– Меня родители наругают. – Он наклонил голову и по щекам потекли слезы.
– За шапку? Это ерунда! Мы ее
