– За твой тощий зад я бы многое отдал! Посмотрим – насколько он у тебя дружелюбный и гостеприимный!
Наверное, нужно было кричать и звать на помощь, но я не могла, все силы растрачивая на борьбу за жизнь. Свободной рукой, что было мочи лупила Удальцова до чего дотягивалась, пока он не прижал ее к столешнице.
– Лучше прекрати дергаться и покорись мне! Другая бы благодарила за столь повышенное внимание, а ты же еще и противишься!
Я задыхалась в потоке слез и отчаяния. Но он ничего не получит, лучше умереть! Вдруг краем глаза я заметила рядом с рукой лежащие ножницы, возможно, это единственный способ на спасение. Едва я пыталась захватить их хоть одним пальцем, Удальцов продолжал:
– Тебе понравится, так понравится, что продолжения попросишь!
– Да пошел ты! – выдавила из себя я, зажимая ножницы в руке. Мужчина заметил острый предмет и неожиданно перевернул меня к себе лицом, выбивая ножницы, что те отлетели на пол за стол. В глотке скопился вопль, и я уже открыла рот, чтобы выпустить его наружу, но тяжелая мужская ладонь накрыла его. Наши глаза встретились друг с другом – в моих леденеющий ужас, в его горящая похоть.
– Глупо отказываться! Я предлагаю тебе не просто покровительство, а дружбу. Мы могли бы прекрасно существовать вдвоем, помогая друг другу. Твоя помощь, моя материальная поддержка, но и большим плюсом удовольствие. Ты даже не представляешь, какие я возлагал на тебя надежды! Как ты меня заводишь, особенно, когда сопротивляешься!
С последними словами Удальцов припал к моей шее и похотливо облизал, оставляя липкую дорожку слюны. Я задергалась из последних сил, поскуливая сквозь зажатый рот. От того, что широкой ладонью он зажимал половину лица вместе с носом, я по-настоящему стала задыхаться. В глазах замелькали белые точки, в ушах нарастал шум, и голова поплыла, захватывая с собой злобное лицо Удальцова, клочок окна и лампочку над его головой. В руках и ногах появилась сильная слабость, тело стало легче воздуха, а веки самостоятельно упали вниз. Что дальше проделывал со мной мужчина, его касания, слова – все это ускользало во тьму.
Наверняка почувствовав под собой почти безжизненное тело, Удальцов в конце концов сообразил, что натворил и отнял ладонь. Когда долгожданный воздух ударил в грудь, я закашлялась, как сумасшедшая, хватая воздух ртом. Никогда еще я не желала жить как сейчас! Ведь только недавно я почувствовала вкус жизни, мне было для кого жить, с кем делить горе и радость. Слезы жгли лицо, скатываясь по шее, промачивая одежду, немая боль сжимала грудь тисками.
Почему это произошло со мной? Я искренне не верила в происходящее, мозг не доверял глазам и ощущениям тела. Этого подонка я считала хорошим человеком, испытывала к нему романтические чувства, берегла его супружеское счастье, а в ответ получила боль и унижение. Как же я сразу не догадалась, чего он хотел от меня? Даже смысл фразы «существовать, помогая друг другу» дошел до меня не сразу, а постепенно заполняя разум. Удальцов оказался двуличным человеком, теперь я могла объяснить его странное поведение: от вспышки гнева до моментального контроля над собой. Он мечтал держать меня при себе, общественного помощника, который бы безропотно выполнял работу, прекрасно зная, что я не могла отказать. Ради ходатайства прокурора, этого заветного разрешения! Гневно вспыхивая, Удальцов подавлял в себе вспышки злости, чтобы не спугнуть меня; прикидывался добреньким начальником. И только похотливая натура вырывалась наружу чаще, чем он себе представлял, и которую было тяжелее скрывать. Долбаный Доктор Джекил и Мистер Хайд!
Пока я извивалась в приступе удушья, медленно возвращаясь к жизни, Удальцов стянул меня со стола и неистово покрывал поцелуями, повторяя слова извинений.
– Прости, прости меня. Я не хотел! Я не знаю, что на меня нашло! – твердил он, действительно испугавшись. – Я бы не причинил тебе вреда. Это все из-за твоего парня. Я просто схожу с ума, когда представляю тебя с другим. Это все ревность.
Я дивилась тому, как он виртуозно менял роли и маску на лице. Естественно, в его голове тревожным звонком прозвенели все возможные последствия поступка, пусть не запланированного, но вышедшего за рамки его эмоций.
– У нас все будет хорошо! Я обещаю тебе, все изменится, и я в первую очередь!
– Какая же ты мразь! Боишься, что напишу заявление на тебя? Да подавись ты своей свободой! – Я оттолкнула его от себя, не отрывая злобного взгляда. Удальцов молча повернулся к выходу, нерешительной походкой побрел к двери. Я заметила, как он дрожал. Не дойдя до двери, он обернулся и совсем тихим, но с ноткой мольбы, голосом произнес:
– Через несколько месяцев меня назначают прокурором другого района. Я тебя очень прошу забыть о произошедшем. Это необходимо сделать! Если мы оба будем помнить это происшествие, то оно для обоих обернется несчастьем. Я бы этого не хотел и не желаю для тебя. Не подумай, что я угрожаю, просто предупреждаю. Подумай хорошо.
Я заползла в уголок и обняла колени, липкий страх до сих пор не отпускал меня, потряхивая тело. Я ненавидела это место, работающих в нем людей, саму работу, которая давно перестала приносить удовольствие, если едва ли его приносила с первых дней. Как я оказалась здесь? Возможно ли то, что придя за должностью, я совершила ошибку? Разве такую высокую цену я обязана заплатить, еще ничего не успев нажить, но уже захлебнуться в грязи? Если ты маленький человечек, то невозможно вырваться из круга. За меня даже некому заступиться, защитить, заслонить от злодея! О том, что произошло, я буду вынуждена молчать, покрыть тайной и никогда никто не должен будет узнать. Рассказав хоть Максу или Косте, они попросту разобьют голову Удальцову, а если последний выживет, то отравит им жизнь навсегда. Максим пойдет петь в переходах, если ему останется чем петь. А Костя, как начальник юротдела, вообще, сможет загреметь в тюрьму за мошенничество со страховыми делами, если Удальцову удастся все тщательно продумать. А Пьеро? Пьеро вовсе еще мальчик, начинающий жить, как и я сама. Нет, я никому не смогу навредить. Просто выну воспоминание из памяти, заверну его в непроницаемую ткань, уложу в ящик и закрою на замок!
– Я не слышу ответа?
– Никто ничего не узнает.
– Тогда клянусь тебе, что и пальцем не трону. Будешь хорошей девочкой, окажу поддержку.
Со следующего дня в прокуратуре ни я, ни Удальцов не появились. Я слегла с высоченной температурой от нервного срыва, а начальник улетел в Турцию.
Часть 9. МАКСИМ
Когда в моей жизни наступал тихий момент, наполненный счастливыми минутами, в груди затаивалось чувство тревоги. Это не было напускным волнением или маниакальным предчувствием опасности. Вот-вот что-то или кто-то ворвется и украдет мое спокойствие, как внезапный порыв предвесеннего ветра, застигнувший нас с сестрой, когда я был у родителей. Ксения соскочила, пытаясь одновременно справиться с разлетающейся во все стороны занавеской и створкой окна. Я представил, как сильный воздух разрывает окно, ударяет по стеклам, и они вдребезги разлетаются по гостиной. Я вздрогнул, и меня перекосило от липкого страха.
Артем погрузился в работу. Он наотрез отказался даже целоваться в рабочем помещении. Иначе силой гарантировал вытолкать меня за дверь. Из-за загруженности ролей в спектаклях (с началом весны обострились простудные заболевания, поэтому многие из артистов слегли, поддавшись хвори) я нечасто виделся с ним там. Но, несмотря на плотный график, между репетициями бегал к нему, как мальчишка на первое свидание. Артем показал мне проект будущего ресторана, сначала нарисованный на бумаге, – цветочный принт: бело-розовые огромные шапки пионов на пыльно-розовом фоне. Это было очень красиво! Повертев лист в руках, я сказал, что цветы мне напоминают шарики ванильного и клубничного мороженого. Он рассмеялся и заверил, что это лучший комплимент его творчеству.
Иногда Артем разрешал целовать себя, но это непременно
