Бил снова положил руку на спину Джессики, та не пошевелилась.
– А ведь ты мне в детстве нравился, Бил. Помнишь наше первое и последнее свидание? Как я радовалась, когда ты предложил мне встретиться в мастерской наедине после отбоя. Как я рисовала себе эту встречу с самым умным и красивым мальчиком Резервации! Действительность оказалась куда пошлее – без слов ты полез ко мне и начал лапать, не обращая никакого внимания на мои протесты. А ведь мог и изнасиловать, не дай я тебе такой отпор. После этого ничего, кроме отвращения, твой напыщенный вид у меня не вызывает. Ты грязное и самодовольное животное, и иначе я к тебе относиться не стану. И молчать не буду – я буду кричать всем, кто ты есть на самом деле.
Из холла доносились радостные возгласы мавров, готовящихся к пиру.
– Пока они будут набивать свои животы семенным картофелем, запивая его дезинфекционным спиртом, слушать меня они не будут. Но потом, когда их желудки сведут спазмы от резкого переедания и спирта, когда они начнут блевать, корчиться и умирать, и особенно когда выжившие после устроенной тобой пирушки опять окажутся в состоянии голода, но уже без надежды на его окончание, они вспомнят мои слова, вспомнят настоящего Кинга, вспомнят учителей своих детей. Мне даже трудно представить, какую смерть они придумают для тебя, Бил…
– Заткнись…
Бил резко повернул к себе Джессику и отшатнулся, увидев ее лицо. После слез ее глаза казались огромными. Они смотрели куда-то далеко, мимо Била, как будто его уже здесь нет.
– Помнишь, что нам говорил Кинг Эрик на занятиях в школе и собраниях в церкви? Он говорил, что за все придется платить. И у тебя есть единственный шанс – выйти сейчас и упасть на колени перед всеми, ползать и просить прощения у этих людей и у Господа. Теперь они тебя не убьют, поэтому у тебя еще останется какое-то время на покаяние…
– Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Бил выхватил нож и нанес им удар Джессике. Потом еще и еще удар. А ее глаза продолжали смотреть куда-то далеко-далеко…
Дальше тоже все шло не так. Величественной коронации, какой себе ее представлял Бил, не получилось. Выйдя из апартаментов, он со злобой швырнул в сторону одеяло, которым пытался стереть кровь со своих рук и лица. Новая льняная сутана, которую он специально подготовил к коронации и надел на себя незадолго до начала переворота, тоже была забрызгана кровью. Диалог с Джессикой его полностью опустошил, и ему противно было смотреть на своих подданных, которым сейчас было плевать на Джессику, на него и на весь мир. Единственное, что привлекало их вожделеющие взгляды – это кипящие чаны с картофелем и бутыли со спиртом. А что будет, когда они все это сожрут и выпьют, если его план насчет мародерства во внешнем Муосе окажется провальным? Лучше об этом пока не думать. Сейчас сбылась его мечта, и надо этому радоваться.
Притащили стол, застелили его сукном, положили Библию. Он взял листок с заранее приготовленным текстом присяги и начал читать, положив руку на книгу. Буквы скакали перед глазами, руку жгло – не выходили из головы слова Джессики насчет воздаяния и покаяния. Его сверлила ужасная мысль о том, что написанное в книге, на которой он держал свою руку, может оказаться правдой. Текст длинной присяги он читал сбивчиво и невнятно. Подняв глаза, он увидел, что никому не интересен этот придуманный им фарс. Все смотрят на поваров, выкладывающих дымящийся картофель из чанов в огромные миски. Кто-то не выдержал и подбежал к столу, схватил миску, начал хватать картофелины и, обжигаясь, запихивать их в рот. Увидев это, один за другим люди срывались с мест и, не обращая внимания на своего нового Кинга, сумбурно читающего присягу, бежали к еде. Прервав чтение, Бил пытался остановить их:
– Назад, уроды! Все в строй!
Но его никто не слушал. Они толкались, дрались, разбрасывая картофель. Никто не обращал внимания даже на детей. Кто-то зацепил один из чанов, и кипяток ошпарил двоих или троих мавров. Они кричали, но никому до них не было дела. Едва насытившись, мавры потянулись к спирту и стали пить его прямо из бутылей.
Еще вчера утром эти люди стояли в очереди за скудным пайком – каждому выдавался черпак похожего на жижу пюре из картофеля с перетертым лишайником. Но тогда в очереди они оставались людьми. А потом, придя в квартиры и превозмогая голод, они вылавливали ложками в своих мисках самые сытные комочки и перекидывали их в миски своих детей. Теперь же им было наплевать на детей, каждый думал лишь о насыщении своей утробы.
Видя это, Бил пришел в ярость. Он с ненавистью смотрел на этих людей, благодаря ему за час скатившихся до уровня животных. Только Джерри и еще двое его соратников оставались рядом, и то нетерпеливо посматривали на «пирующих». Остальные повстанцы и даже дозорные с кордонов теперь ползали в общей толчее, боясь упустить свой кусок.
Бил со злостью отшвырнул лист с так и не дочитанной присягой и ударом ноги перевернул стол с Библией. С ненавистью он бросил взгляд на связанных людей Эрика. По его изначальному плану коронация должна была закончиться присягой подданных. И приближенным Эрика он великодушно даровал бы жизнь, если бы они публично отреклись от старого Кинга и принесли присягу ему. Но коронация была сорвана, а значит, и процедура помилования в том виде, как ее представлял себе Бил, стала неосуществимой.
– Кончайте этих, – отдал он команду Джерри, кивнув на связанных, и, не дожидаясь исполнения приказа, подошел к ползающим у еды, вырвал у одного из них недопитую бутыль со спиртом, у второго – остатки окорока, пошел в апартаменты Кинга и уселся на пол, прислонившись к кровати, на которой остывала убитая им Джессика…
Обильная пища, да еще и запиваемая крепким спиртом, для отвыкших от этого желудков была сродни отраве. Уже через час появились первые признаки того, что предсказывала Джессика: одних тошнило, кого-то мучил нестерпимый понос, половина поселян ходили или ползали, согнувшись от острых желудочных спазмов. Одна мулатка трясла свою маленькую дочку, сердце которой не выдержало резкой нагрузки на желудок. Но для многих эти муки были еще впереди – они доедали то, что осталось в мисках и прямо в чанах, а некоторые ползали по полу и соскабливали растоптанную картошку, запивая все спиртом.
Никто не заметил, как не участвовавшая в этих адских оргиях Линда, придя в себя, что-то сказала
