Когда Вера узнала о смерти Вячеслава и Джессики, ей просто не хотелось жить. Но потом медленно пришло осознание того, что самым важным в Вериной жизни были не войны и победы, а именно то, чем она занималась последнее время – помощь Вячеславу в его труде над «Началами». Вячеслава нет, но это не значит, что надобность в его деле прошла. И Вера там, на Поверхности, у братской могилы с пятью крестами поклялась, что продолжит его труд. Но уже когда они стали собираться уйти из Резервации, до нее стало доходить, насколько неподъемна ее клятва. То, что когда-то вынесли из Улья девять здоровых мужчин, – печатные станки, шрифты, типографские расходные материалы – не могли унести пятеро, из которых взрослым мужиком был только Паха, тем более, что нести им нужно было и свои пожитки, без которых шансы выжить сокращались до минимума. Просить о помощи в выносе имущества Вера не хотела, потому что указывать маврам путь к их новому жилищу было опасно. А возвращаться за оставленным опасно: быть может, уже сейчас мавры дерутся между собой или жалеют, что выпустили их живыми. Поэтому о выносе из Резервации их мини-типографии не могло быть и речи. Кроме того, у них заканчивалась бумага, и приобрести ее уже было негде. Но в пути под беззаботный шепот Светы и Хынга, под настроение предвкушения скорой встречи с домом этим грустным мыслям не удавалось залить Верино сердце очередным приступом отчаяния. А теперь родные стены наполнили ее нутро такой силой, какой в ней не было никогда. И пусть ее умирающее тело становилось все слабее, зато мозг начал работать с утроенной силой.
В Мегабанке должен был остаться большой запас старых банковских бланков. Она уже примерно представляла, как эту макулатуру переработать и получить из нее новую чистую бумагу. Это даже хорошо, что закончилась мануфактурная бумага. Теперь она будет думать и экспериментировать, пока не получит намного более подходящую целлюлозу для их дела – более прочную и тонкую, чтобы книги хранились дольше и при этом содержали больше листов.
Да и отсутствие типографии – это тоже, на самом деле, только к лучшему. При всем уважении к Вячеславу, она со своей стороны видела, как можно улучшить содержание книги. А разве есть лучший способ осмыслить, найти недостатки и способы улучшения текста, чем делать это в ходе переписывания вручную? Это будет тяжелый труд, но ведь работать она будет не одна!
Вера стояла и улыбалась своим оптимистичным мыслям. Почему-то она спросила:
– Света, а ты слышала диггерскую песню про Деву-Воина?
– Конечно, тетя Вера. Это моя любимая – я ее наизусть знаю.
– А что там поется в последних куплетах?
Света, не переставая резвиться с Хынгом, очень фальшиво затянула:
Но Дева-Воин не разит людей мечом,И мощный арбалет в руке ее не сжат.Ужасный Хаос поразит она любви лучом,На много лет вперед направлен ее взгляд.Когда…Света на секунду остановилась, задумчиво почесала затылок, а потом без особого огорчения сообщила:
– Ой, тетя Вера, я забыла. Там был еще один куплет, но я его не помню…
Не обращая внимания на то, как нахмурилась Вера, Света стала помогать Хынгу, который теперь толкал стол к стеллажу для того, чтобы исследовать содержимое полок реквизированной ими Вериной квартиры.
«Конечно, она забыла… Еще диггером себя называет…» – с горечью думала Вера, выходя из квартирки в холл. Второй поток ее сознания безуспешно пытался уловить намеки на последний куплет песни в словах пропетого ей Светой куплета предпоследнего.
– Здравствуй, Вера.
В холле прямо на столе совершенно непринужденно сидел он. Только теперь капюшон его длинного плаща был откинут. На нее, чуть улыбаясь, смотрел совсем не молодой мужчина с седыми волосами.
– Идущий-по-Муосу?
– С возвращением домой, Вера. И теперь я готов ответить на все твои вопросы.
Почему ей так знаком этот взгляд, взгляд исстрадавшегося человека, вмещавший в себя добро, мудрость и мужество всего Муоса?
– Да я уже нашла ответы сама. Скажи только: долго ли мне осталось? Просто хотелось бы успеть…
– А я думал, ты спросишь, чем заканчивается баллада о Деве-Воине.
– Ты знаешь последний куплет?
Мужчина встал и пошел к выходу. Он не запел, а стал декламировать последние слова красивым голосом в такт своим шагам:
Когда ослабнет Дева-Воин от невзгод мирскихИ в поселения Свои ее Господь возьмет,Не отвернет Всевышний взор от дел людских:Добро, посаженное Девой, чрез века взойдет.Теперь Вера узнала его. Несмотря на примитивную технику рисования, партизанские художники на сводах своих потолков умели передавать главное. Именно на потолке одной из партизанских станций она видела портрет этого человека. Там он был моложе, но это был несомненно он.
Услышав, что Вера с кем-то разговаривает, четверо ее друзей вышли в холл. Когда входная дверь Мегабанка закрылась за незнакомцем, Паха задал вопрос, который читался на удивленных лицах всех четверых:
– Хто гэта быў?[15]
Вера, улыбаясь тому, что услышала в последних словах песни, уверенно ответила:
– Это – Присланный.
Вместо эпилога
– Ынс, ты быть плохой охотник. Отец мой говорить: плохой охотник – плохой муж. Плохой муж – быть дети голодные. Отец говорить: Умг – хороший охотник, хороший муж тебе, Иа. Иа говорить: отец, я любить Ынс, он быть мой муж. Но отец говорить: Ынс быть странный; Ынс не искать еду, а играться игрушки, как ребенок.
– Иа, я не играть игрушки. Это не есть игрушки. Это – ум древних.
Ынс бережно достал из своей заплечной сумки, сделанной из кожи убитого зверя, блестящую коробку.
Она ему досталась от деда, старого шамана. С этой коробочкой дед мог часами скакать, заклиная болезни или вызывая духов, помогающих в охоте и сборе слизней или отгоняющих хищников. Но когда силы деда стали иссякать, и скакать ему становилось все тяжелее, к своему нелегкому шаманскому делу старик решил приобщить внука. Он торжественно вручил ему коробку, сообщив, что в ней хранится сила древних. Но Ынса не сильно-то занимала шаманская наука, поэтому учеником он был не очень
