– Недаром говорят: если человек – дурак, то это надолго. А если долбанутый – то навсегда.
– Иди ты… сам знаешь куда! – прошипела Вобла, посмотрев на собеседника полным льда взглядом.
«От той запуганной девочки, которую я вытащил из горящего дома, не осталось и следа. Значит, память, а вместе с ней и привычки, и характер, возвращаются на прежнее место», – отметил про себя Тритон.
– И я говорю правду. Не знаю, как такое возможно, но я действительно не из этого мира. В моем мире этой всей гадости с Судным днем не было!
– Будет, – спокойным тоном произнес Наймит, начищая оружие и насвистывая простенькую мелодию себе под нос. – Всегда этим заканчивается. Любой праздник.
– С чего это ты так решил? – вдруг подключился к разговору Малёк.
Голубец смерил его пристальным взглядом, но колкостью отвечать не стал. Сказал:
– Я тут давеча с одним попом пил. Ну, он бывший, конечно, поп, сейчас какие-то мутные темы отрабатывает, у него и приход свой был, и в церкви он служил, – все как положено. Пока Судный день не произошел. И церковь его, и людей вместе с ней – все подчистую смело. А он остался. И он с тех пор расстригся. Или как там у них это называется правильно? В общем, ушел из попов. Так я ему по пьяной лавочке тоже начал на мозоль его больную наступать: как, мол, так, что всех – и плохих, и хороших, – под один топор пустили? Вроде же там, в небесной канцелярии, должны были помиловать кого-то? Ну, кто молился, посты держал и прочее. А он мне такую интересную вещь сказал. Бог, говорил он, просто на примирение с дьяволом пошел. Представляешь? Как это, спрашиваю у него. Не понял чего-то я тут логики его. А все просто, отвечает он и такую мысль толкает. Дескать, изначально предметом раздора у Бога и дьявола был человек. Один хотел, чтобы человек без грехов жил, другой, наоборот, всячески соблазнял бедолаг земных. Ну, эта тема всем известная. И так, через человека, они, Бог и дьявол, вроде бы как спорили вечно между собой. Но, поняв, что это бесполезное дело, решили на примирение пойти. Ну и уничтожили человечество как предмет раздора. Представляешь? «Так не достанься же ты никому!». У этого попа, с которым я пил, малость по этому поводу крыша потекла. Он много еще разного говорил. Так что, братец, – Наймит, чуть улыбаясь, пристально посмотрел на Малька, – даже если и есть где-то другие миры, то их тоже такая же участь ждет. Все когда-нибудь заканчивается. И вашу землю, ваш мир, когда-нибудь уничтожат.
Малёк хотел что-то ответить, возразить, но не нашел нужных слов, запыхтел, покраснел, да так ничего и не сказав, отвернулся в сторону.
Тритон внимал россказням Наймита вполуха. Все эти истории он слышал уже не один раз – Голубец любил поболтать, когда сталкер приходил к нему в магазинчик. Беспокоило здоровяка сейчас другое – собственное состояние. Слабость то накатывала волной, не давая даже пошевелить и пальцем, то трусливо отступала, и во всем теле чувствовалось что-то сродни тому, когда жахнешь пару энергетиков. Но продолжалось это облегчение недолго. Вновь наваливалась пыльная усталость и душила, не давая сделать вдох. Становилось тяжело дышать, сердце начинало биться как-то лениво, словно бы через силу. Кружилась голова, а на уши давило, словно бы Тритон находился глубоко под водой. В такие моменты подкатывал беспричинный страх.
«Да что же это такое, черт возьми?!» – заругал сам себя сталкер, не в силах совладать с эмоциями.
Глоток воды помог слабо. Тут надо было принять что-то покрепче.
И вдруг ему подумалось – эта мысль пришла словно бы из ниоткуда, но напугала до чертиков, всколыхнула чувство безнадежности: «А что, если это все – всего лишь плод моего воображения? – От страха у него даже сперло дыхание. – Вот это все, что происходит сейчас, этот горящий дом, из которого я вытащил вот этих двоих, ущербных, эти шахты с дикарями внутри, вся эта беготня по Чащобе – что, если все это всего лишь галлюцинация? Ничего этого на самом деле нет. И не было. Ни Судного дня. Ни многих месяцев и лет страданий и одиночества. Ничего этого не было. А была лишь авария, и я сейчас лежу там же, на асфальте, под дождем и умираю, а мозг рисует эти галлюцинации».
Тритон читал когда-то статью в одном научно-популярном журнале. Старый ученый в ней давал свою версию рая и загробной жизни. По его теории получалось, что когда человек умирает, его мозг погибает не сразу, а постепенно. Сначала выключаются основные функции, отвечающие за дыхание, биение сердца, потом – участки, ответственные за восприятие окружающего мира. И как только отмирает восприятие времени, то человеку, в те оставшиеся мгновения его жизни, кажется, что наступает вечность.
«Тритон, ты ведь сейчас лежишь на мокром асфальте, на той злосчастной трассе, где тебя угораздило перевернуться на машине, и умираешь. Марта умирает рядом. Или уже умерла».
Сталкер дернулся, хлестанул со всей силы себя пятерней по щеке. Боль немного отрезвила разум. Но лишь на мгновение. Мысль о том, что все происходящее – всего лишь сон, вновь вернулась. От страха у здоровяка затряслись руки.
«Очнись! Очнись! Очнись же!»
И вновь вспышка – и очередное озарение.
«Ведь у тебя есть пистолет. Подставь его к виску и нажми на курок».
Тритон вздрогнул. Это было круто даже для него. Никогда, даже в самые тяжелые и черные минуты одиночества и печали, не думал он о самоубийстве, даже мельком.
Это не самоубийство. Это выход из плена разума, из тюрьмы твоей черепной коробки, из той галлюцинации, в которой ты заточен. Поспеши. Возможно, Марту еще удастся спасти. Возможно, ей нужна твоя помощь, прямо сейчас, срочно, а ты лежишь и не можешь даже пошевелиться, пребывая в туманных грезах.
Дрожащими руками Тритон достал пистолет, посмотрел на него так, словно видел в первый раз.
«Очень просто. Не надо никаких мыслей и терзаний, просто нажми на курок – и все. Настоящий ты – там, по ту сторону сна. Пробуди себя. Ну же!»
И эта мысль, словно яд, начала проникать все глубже и глубже в подсознание, не оставляя шансов на спасение. Сталкеру стало тяжело дышать.
Он оттянул затвор, приставил ствол к виску. «Действительно, что может быть проще? Просто. Нажать. На. Курок».
– Тритон, ты чего? Ты чего удумал?! – раздался откуда-то, словно из толщи воды, голос Воблы. В мутном белом тумане сталкер едва разглядел силуэт девушки – она бросилась к нему.
Раздался выстрел.
От этого грохота подскочил Наймит, о чем-то глубоко задумавшийся за чисткой оружия.
– Ты что, мать твою! – закричала Вобла. Голос ее, как и руки, дрожал.
