– Значит, как будем лечить? Чередовать лады от скорбного к светлому?
– Ты умный, Ромушка. Конечно, чередовать. Но не так, как мы делали. Это должно быть очень долго – каждое состояние. И ещё: светлый – ты такое правильное слово сказал. Но разве у нас есть светлый лад?
– Среди известных мне античных – нету. Но он ведь должен быть, правда?
Роман с Лидусей взялись за спасение Стеши. Союзников у них не было. Добрая пожилая врачиха никогда бы не поддержала столь антинаучный метод. Стешина мама подумала бы, что над её ребёнком издеваются. Она, кстати, так и подумала. Хуже всего, что они не могли сказать правду самой Стеше. Её скорбь должна быть настоящей, иначе всё теряло смысл.
Ближе к вечеру, когда уже нет посетителей, но ещё не начались вечерние процедуры, Роман принёс кифару к Стеше в палату. Ему очень повезло – кроме неё в палате никого. Одну девочку сегодня выписали, другую перевели. Стеша лежала у окна, за которым горел холодный кровавый закат.
– Здравствуйте, дядя Рома, – совсем тихо сказала девочка, заворачиваясь в одеяло. Её знобило. – Зачем вы рога принесли?
– Музыку тебе поиграю, а ты слушай внимательно.
– Хорошо.
Он начал играть. Кифара была идеально настроена. Роман давно научился чувствовать лады и выбирал в скорбном ладу ноты, звучащие печальней всего.
– Дядь Ром, от твоей музыки мне совсем грустно! – пожаловалась Стеша. – Не играй, пожалуйста.
– Потерпи, Стеша, – просил её Роман, не переставая играть, – это полезная музыка, она тебя вылечит.
– Хорошо, – послушно сказала Стеша и вдруг горько заплакала. – Нет, я не выздоровею, я умру!
Она уже отчаянно рыдала. Роман понял смысл выражения «сердце обливалось кровью». Именно это он чувствовал сейчас, когда целенаправленно доводил до слёз маленькую тяжелобольную девочку.
На Стешины рыданья прибежала медсестра, включила свет.
– У нас всё в порядке, – заверил её Роман, – загрустила вот.
– Болит что-то? – спросила медсестра.
– Тошнит, – прошептала Стеша и опять заплакала.
– Это ничего, – медсестра заторопилась, – вечером укольчик дам, заснёшь хорошо.
Она выпорхнула. Роман опять выключил свет и начал играть. Стеша плакала беззвучно. Тут вошла её мама, до этого уже довольно долго отвлекаемая в холле Лидусей.
– Что, Стешенька, что случилось?
Роман сделал девочке знак молчать, но та схватила мать за руки и забормотала, плача:
– Он злой, он меня мучает, у него плохая музыка, а он специально играет…
Стешина мать гневно посмотрела на Романа:
– Прекратите издеваться над моим ребёнком!
В дверях показалась решительная Лидуся.
– Татьяна Николаевна! Не отнимайте у своего ребёнка последний шанс!
– Какой шанс! – закричала Стешина мать. – Вы кто вообще такая?
– Я – врач, – спокойно сказала Лидуся. – Вы не хуже меня знаете, что ваша дочь безнадёжна…
– Сволочь! При ребёнке… – И Стешина мать зарыдала. Стеша, наоборот, перестала плакать и расширенными глазами оглядывала всех.
– Дядь Ром, я, значит, умру? – шёпотом спросила она.
– Врачи говорят, что да. А мы им не верим, – также шёпотом ответил он.
– Играй, Ромушка, – велела Лидуся.
Он заиграл, чувствуя, что сам уже не выдерживает скорби. Зачем они мучают девочку? Ведь скоро катастрофа. Зачем вообще какие-то бессмысленные телодвижения?
Цвета заката становились всё более невыразимыми в своей яркой насыщенности: казалось, небо вот-вот вспыхнет или истечёт кровью, но солнце коснулось земли и начало проворно втягиваться за её край. Что-то случилось с цветом. Красное мертвело, уходя в запредельные оттенки синего и фиолетового.
И вот тогда на пустых детских кроватях бесшумно расселись три знакомые чёрные фигуры. Пальцы Романа вспотели и неприятно заскользили по струнам. Он продолжал играть. Не хотел, чтобы они заговорили, хотя их молчание пугáло не меньше.
Голоса их всё же зазвучали у него в голове.
– Лев выбрал неверное направление.
– Лев будет принесён в жертву и выйдет из игры.
– Древний жертвенник разверзся, ожидая нового льва.
– Какой я вам лев! – возмутился Роман. – Медведь я. Ребёнок так сказал. Разве дети в таком ошибаются? И ничего львиного во мне нет.
– Дурень! У тебя ж день рождения в июле. Под знаком льва, – три А проговорили это издевательским хором и пропали.
Сумерки сгустились. Роман продолжал играть в скорбном ладу.
– Так, что тут у нас? Почему в темноте сидим? – послышался голос пожилой доброй врачихи. – Э-э-э! Да тут, я смотрю, рёвы-коровы собрались!
Действительно, у всех четверых глаза были на мокром месте.
Утром Стешина мать ненавидящим взглядом встретила Романа с Лидусей в холле.
– Ей ночью хуже стало! Хотели в реанимацию. Кололи что-то всю ночь. Не ходите к ней, я не пущу! Прекратите её мучить.
– Татьяна Николаевна, – сказал Роман со всей вескостью, – скажите, вы готовы отвечать перед Богом за то, что не дали вашей дочери последнего шанса?
– Кто вы вообще такие?
– Кто мы – совершенно неважно. Важно другое. Уверены ли вы на сто процентов, что наше лечение не поможет? Не будете ли потом, когда ваша дочь умрёт, раскаиваться?
Она шла за ними в палату с потухшим, как у побитой собаки, взглядом.
Стеша лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами. За окном шёл первый снег.
Роман начал играть в мужественном ладу. Стеша открыла глаза, но ничего не говорила, только иногда медленно облизывала потрескавшиеся губы. Он играл долго. В палату привезли новую девочку, после операции, ещё под наркозом. Он продолжал играть.
Белые кружева снега оплели Петербург, сделав его ещё более сказочным. На следующий день снег стаял, вышло солнце. Роман играл в женственном лидийском ладу. «В честь меня», – улыбнулась Лидуся. К концу этого дня температура у Стеши начала понижаться.
– Будет неправильно, если завтра я сыграю ей в страстном ладу, – поделился Роман своими опасениями с Лидусей, – это будет неверное направление…
– Мы ведь решили: последний лад светлый, – напомнила Лидуся. – Думай, Ромушка, что это за лад такой. У тебя впереди целая ночь.
Ночь выдалась неспокойной. Роман метался по квартире, будя старушку. Чувствовал, что нельзя ошибиться в выборе лада. А ладов-то в античности было немного, и ни один из них не назывался «светлым». И вдруг его осенило. Зачем ограничиваться античностью? Он засел в Интернете, анализируя средневековые лады. Какое счастье, что за плечами у него годы работы с подобным материалом!
Он решил назначить «светлым» первый из григорианских модусов (так назывались средневековые лады). Не потому, что этот модус звучал светлее других. Просто в нём были написаны самые красивые молитвы к Богородице. Одну из них Роман и решил выучить для Стеши.
Переведя квадратные средневековые ноты в современные (он умел теперь и это), Роман записал молитву на нотном листке. Поиграл немного и заснул.
Проснулся он позже, чем собирался, и сразу засуетился. Нужно срочно бежать к Стеше. Сегодня обход главного врача. Её могут перевести в другое отделение, где нет доброй понимающей врачихи. Тогда – прощай, кифаротерапия!
Раздолбанный замок на двери старушкиной квартиры постоянно заедал. Борясь с ним, Роман вызвал лифт – для скорости. И понял, что забыл нотный листок
