И затем, упав на спину, Кристина подняла руки к небу.
– Обнимите меня! – приказала она. – Все-все! Давайте! Скорее же! Ну!
Первый просто лёг на неё сверху. Второй упал. Третий прыгнул. Четвёртый взобрался по трём другим. На пятом стало трудно дышать. Шестой уронил факел рядом с волосами Кристины. Седьмой выбил остатки воздуха из лёгких. Восьмой карабкался очень долго. Девятого подсадили остальные, и он помог взобраться десятому. Одиннадцатый, и что-то хрустнуло в груди. Двенадцатый напевал песенку, пока поднимался. Тринадцатый…
Продолжая мысленно считать, Кристина ждала, когда же придёт конец, но при этом не боялась смерти. Она знала, что смертью её испытания не закончатся, и вот это-то и было настоящим кошмаром.
Яблочко от яблони
Утро понедельника, которое я планировала начать с увольнения, пошло по иному сценарию. Едва попала в кабинет, как пришла Евгения и протянула большой толстый конверт.
– Только что принёс курьер, – сказала она со странной дрожью в голосе, которой я не придала в тот момент значения.
– Даже не подозреваю, что в нём, – ответила я на молчаливый вопрос.
И тут зазвонил телефон, Евгения мне подмигнула, прошептала одними губами: «Потом расскажешь» – и скрылась.
– Вам его уже доставили? – голос у звонившего оказался интересным. С каким-то неуловимым акцентом. Прибалтийским, возможно?
– Да. Только что. А вы вообще кто?
– Переверните конверт. Там написано.
Я сделала так, как он говорил. Надписей не было, зато стояла синяя печать, на которой сплелись три символа:
«Х&М».
– Вы Хосонов или Мирошниченко? – спросила я, радуясь тому, что удалось сдержать дрожь в голосе, и одновременно понимая, почему Евгения так отреагировала.
– Мирошниченко. А теперь вскройте конверт. Я подожду.
Я отложила телефон и отодвинула его в сторону. Взяла ножницы и медленно принялась вскрывать конверт. Очень не хотелось этого делать, но любопытство и какое-то странное чувство «долга перед работодателем» пересилили.
В конверте оказалась пачка листков. Суть дела раскрывалась в первом же предложении:
«Срочный трудовой договор».
– И насколько же срочный? – пробормотала я, запоздало понадеявшись, что в телефоне не слышно. Ещё отвечать начнут.
Договор предлагал мне на время стать генеральным директором – ик! – до марта следующего года. Я подписывалась под тем, что обязуюсь закончить к этому времени все начатые фирмой проекты. Зарплата предлагалась такая, что за месяц я получала как за год в должности фотографа.
Во все пункты я не вчитывалась. И без того руки тряслись, когда я положила договор на стол и взяла телефон снова.
– Почему? – спросила я. – Тут людей до фига и больше. А я в строительстве совсем не разбираюсь.
– Вам и не надо, – голос Мирошниченко был по-прежнему спокоен. – Там людей, как вы выразились, до фига и больше. Вот пусть они и разбираются. А вам надо, чтобы проекты были закончены в срок.
– А потом что?
– А потом посмотрим. В зависимости от результата.
– Вас все проекты интересуют или какой-то конкретный?
– Да. Мы строим небольшой коттеджный посёлок. Эль Пунто. Слышали?
Руки больше не тряслись. Только потели. Как и подмышки. Стыдно сказать, но я разом вспотела вся целиком. Не думала раньше, что такое возможно.
В голове били колокола. Перекликались между собою под рукой опытного звонаря. Мелодия вместо чувства успокоения приносила тревожность.
Желудок отозвался сосущим чувством пустоты. Над левым глазом задёргалась бровь.
– Алло! Вы слышите меня, Кристина?
– Да, – сказала я машинально. – Слышу. То есть в первую очередь Эль Пунто?
– Именно. К тому же, насколько мне сообщили, вы заинтересованы в приобретении там участка. Я постараюсь похлопотать о скидке. Ну, что скажете?
– У меня есть время подумать?
– Вы же сами понимаете, что нет.
Я отодвинула телефон в сторону. Закрыла глаза. Открыла снова.
Договор лежал на столе.
– Нам нужно построить зиккурат, – пробормотала я, безуспешно пытаясь скрыться за старой несмешной шуткой.
В телефоне демон-искуситель Мирошниченко ждал моего решения. И я тоже ждала, что оно вот-вот придёт. Вот-вот. Ещё чуть-чуть. Ну же, где ты?
Тишина.
* * *Не знаю, кто, что и кому сообщил, но до обеда меня не трогали, и этого времени хватило, чтобы подготовиться.
Первым делом я отодвинула свой стол с компьютером. Развернула его ко входу. Поставила так, что осталось лишь узкое пространство, чтобы проникнуть в комнату. И на то место я поставила стул.
Для посетителей, значит. Просителей, докладывающих, сообщающих, требующих, советующихся и прочих. Всех, кто придёт.
Вторым шагом я оборудовала себе уголок отдыха. Передвинула свободное кресло и маленький столик в угол, к шкафу. Поставила так, чтобы ниоткуда снаружи это место не просматривалось.
Для себя. Отдыхающей, размышляющей, решающей, тоскующей, готовой на всё. Если что-то понадобится, конечно.
А в-третьих, я достала камеру и положила на стол.
Они приходили поодиночке – кто засвидетельствовать почтение, кто спросить, как же мы будем дальше жить, а кто-то просто искренне поздравить. Я сидела за столом и, улыбаясь, внимала. А когда они уже собирались уходить, просила задержаться. На секундочку. Фото на память.
И вот здесь всё сразу становилось понятно: кто пожимал плечами и улыбался, кто вздрагивал и менялся в лице, кто высокохудожественно приподнимал бровь, а кто пытался сразу же уйти, закрывая лицо.
Разумеется, я не собиралась ставить диагноз по фотографии. И никаких далеко идущих выводов. Просто хотелось посмотреть на реакцию, ведь в тот момент мне не нужны были единомышленники, а нужны всего лишь те, кто сделает то, что их просят. Пусть даже с внутренним несогласием.
Катись, колесо
Я не знаю, почему они меня слушались. Может, просто радовались, что появилась хоть какая-то определённость.
Ещё я не понимала, как удаётся решать возникающие вопросы. Наверное, я просто нахваталась то одного, то другого, пока слонялась по людям, скрываясь от безделья. Имеющий уши да услышит. Имеющий разум да поймёт.
И это при том, что мой работодатель пропал сразу, как я подписала договор. Никаких тебе напутственных слов, сурового контроля или еженедельных отчётов. Наверняка Хосонов и Мирошниченко и без меня видели, что и как происходит, но я на их месте всё-таки требовала бы докладов. Просто чтобы не расслаблялись.
Хотя я и без того не расслаблялась. Мы строили настоящий Эль Пунто здесь, в реальности. Это завораживало само по себе.
Лишь одно подтверждение, что обо мне не забыли, я получила до конца месяца. То было электронное письмо от Мирошниченко с глубокомысленным посланием:
Лишь тот, кто испытал застой в прогрессе и признает право прогресса на застой, кто хоть однажды или много раз оставлял всякую надежду, кто сидел на пустом улиточном домике и жил на теневой стороне Утопии, может понять, что такое прогресс.
Несколько минут я размышляла, что ответить. В итоге ограничилась смайликом.
К концу месяца мы наняли столько подрядчиков, сколько могли, и получили проект застройки на десять домов – число, на котором настояли Х&М.
В моих снах Эль Пунто был больше, но я решила, что владельцам виднее. Они явно знают лучше.
Ноябрь
В народ
Иногда мне хочется почувствовать настроение мира. Чем сейчас дышат люди, чего хотят, к чему стремятся,
