Алекс весь в отца.
Настоящего Дона Кихота загружают в транспорт в противоположном конце склада. Этот логик поистине огромен, одни только кулаки у него размером с шаровые тараны. Я немного побаиваюсь его – эта штука создана специально для того, чтобы уничтожать. А вот Алекс восхищенно вопит, завидев бота, и начинает танцевать со своей фигуркой.
– Двенадцать тысяч лошадиных сил! – кричит он. – Это самое лучшее, что они создали в своих лабораториях. Доктор Сайлас показал мне новые модификации для комплексного наведения цели, которые они установили на прошлой неделе – теперь он может попасть в мишень диаметром пять сантиметров с расстояния шести километров!
Мария держит меня за другую руку и смеется над неудержимым восторгом нашего брата. Потом сестра смотрит на меня и сжимает мои пальцы. Незаметно улыбается мне понимающей улыбкой.
Я рассказала ей о нас с Иезекиилем. Еще бы. Мне нужно было срочно с кем-то поделиться, иначе меня бы просто разорвало на части. И хотя мысли о Рафе до сих пор заставляют нас грустить, сестра взвизгнула от радости, стащила меня на пол и выспросила все до мельчайших подробностей. Она слушала меня с закрытыми глазами, улыбалась и вздыхала. А потом Мари – безнадежный романтик – сказала, что нет ничего слаще запретной любви.
Кажется, что она радуется этому даже больше меня.
Доктор Сайлас все еще тестирует всех репликантов, в том числе и Фэйт. Но Габриэль и Иезекииль входят в папину группу охраны, и несмотря на то, что произошло с Рафаэлем, отец отказывается уезжать без них. Грейс тоже рядом с ним, как обычно, что-то печатает в планшете. Теперь она словно его тень, его мажордом, его правая рука.
Я невольно задаюсь вопросом, что он будет делать, если совет правления проголосует за то, чтобы отключить и ее.
Пока мы идем к транспорту, я украдкой посматриваю на Иезекииля. Он одет в черно-серо-голубой бронированный костюм личного состава служб безопасности «Гнозиса», который облегает его, как перчатка. Мне приходиться взять всю свою волю в кулак, чтобы не пялиться на него. Иезекииль идет, словно волк, всматриваясь в техников, членов палубных команд и летных экипажей, но я то и дело ловлю на себе его взгляд и едва сдерживаю улыбку.
Габриэль одет в такой же костюм, как и его брат. Но если Иезекииль похож на волка, то Гейб на льва – в архивах я видела фильмы про этих больших кошек, и он двигается в точности как они. Гордо и величаво. Его глаза словно два кинжала. Каждое его движение вымерено. Но сегодня он кажется каким-то отстраненным. Может, его преследуют мысли о Рафаэле. А может, его отвлекает близость Грейс. Так же, как моя близость отвлекает Зика.
Наверное, поэтому ни один из них не замечает бомбу.
Шаттл уже ждет нас, гладкий и беззвучный. Алекс вырывает руку и бежит к настоящему Дону Кихоту, сгорая от желания рассмотреть его как следует. Мама и Мари бегут за ним, а Таня и Оливия смеются. Папа приобнимает меня за плечи, не замедляя шага и разговаривая с Грейс.
Иезекииль идет рядом с нами. Украдкой бросая на меня взгляды. Габриель держится позади, поближе к маме, которой удалось поймать Алекса. В нашей группе охраны еще около дюжины мужчин, все вооружены до зубов и облачены в броню. Четверо из них поднимаются по трапу шаттла и входят внутрь. До меня доносится глухой металлический звук, слышный поверх ритмичного стука их тяжелых ботинок.
Потом едва слышный электронный писк.
Глаза Иезекииля расширяются. Мы с папой поднимаемся на ступеньки трапа. Грейс предупреждающе вскрикивает. Они двигаются, но весь остальной мир словно замер в замедленной съемке. Я слышу глухой стук. Чувствую дрожь. А потом, когда Зик хватает меня за плечи, выкрикивая мое имя, и оттаскивает от папы, раздается взрыв.
Иезекииль невероятно силен – не осталось ничего от той нежности в моей комнате. Я чувствую, как плечо выходит из сустава, когда он откидывает меня назад, словно игрушечного логика Алекса. Грейс встает перед моим отцом и отталкивает его как раз в тот момент, когда позади нее вспыхивает взрыв. Я вижу ее размытый силуэт на фоне пламени, вижу, как загораются длинные светлые волосы, как шаттл разлетается на части, разбивая ее, словно стекло.
Боль разрывает мне ноги, грудь. Огонь. Шрапнель. Весь мир – пепел, и я, совершенно невесомая, с хрустом приземляюсь на землю, и мое тело скользит через весь склад. Во рту кровь. Перед глазами звездочки. И когда тьма раскидывает надо мной свои черные крылья, я слышу крики матери. Крики брата. Крики сестер.
Мое имя.
Они кричат мое имя.
– АНА!
_______
Дрогнув ресницами, я медленно открываю глаза. Яркий свет ослепляет, громкие звуки оглушают. Иезекииль стоит на колене рядом с моей постелью, переплетя наши пальцы. От аппаратуры, расположенной возле, доносится тихий сигнал, повторяя каждый удар моего сердца.
– Я думал, что потерял тебя, – шепчет он.
Потом замирает, склонив голову. И тут же, одним неуловимым движением, Иезекииль вскакивает и удаляется в угол комнаты, где замирает, сложив руки за спиной. До меня доносится звук шагов, дверь распахивается, и входит мужчина с широко распахнутыми глазами и радостной улыбкой.
– Она пришла в себя?
– Только что, сэр, – отвечает Иезекииль.
Мужчина торопливо подходит к моей кровати и берет меня за руку.
– Ты меня видишь, Принцесса?
Я моргаю, зажмуриваюсь, моргаю снова. Замешательство и боль.
– …Отец?
– Моя красавица. – Его глаза наполняются слезами, он встает на колени рядом с кроватью, прижимает мою кисть к своим губам и повторяет слова Иезекииля: – Я думал, что потерял тебя.
Я лежу в белой комнате, в мягкой белой постели. Здесь нет окон, воздух на вкус как металл, и жужжат машины. Все тело болит. Комната кружится, и я едва шевелю языком.
– …Где я?
– Ш-ш-ш, – шепотом говорит отец, сжимая мою руку. – Все хорошо, Принцесса. Все будет хорошо. Ты вернулась. Ты снова с нами.
Папина голова обмотана бинтами, вокруг глаз темные круги. Кожа на его лице покраснела, как будто опаленная огнем, и вдруг я вспоминаю. Шаттл. Взрыв.
– Я… что…
– Ш-ш-ш, тихо, тихо.
– Кто-нибудь еще пострадал? – охрипшим голосом спрашиваю я, слыша громкий стук собственного сердца.
Папа отводит глаза.
– …Грейс?
Он вздыхает. Я вижу, как Иезекииль опускает голову.
– О, нет, – выдыхаю
