Потрясенный признанием Томаса Велдона, я забыл, что предо мной святой отец, и впервые обратился к нему не как к священнику, а словно к ровне мне, преступнику и вору.
— Был избранным. — Монах откинул капюшон, я увидел в его глазах страх. — Ты не представляешь, что это такое, Гард. Но я нашел спасение от Дьявола в молитвах и вере.
— Когда? Как это случилось?
— Давно, больше двадцати лет назад. Сам я с юга Арнии, но мне посчастливилось стать учеником семинарии Святого Иоанна Лекаря.
— Тима…
— Да, в священном городе. Всю свою сознательную жизнь я готовил себя к стезе врачевателя. Дар исцелять обнаружился у меня на двенадцатом году, когда в нашей деревне однажды остановились два монаха-иоаннита: отец Бернардин и отец Викентий; они-то и обнаружили мои способности.
Взгляд монаха устремился в прошлое.
— Сначала я испугался, ведь всякое колдовство — от Нечистого! Но братья Бернардин и Викентий успокоили меня. Светлая сила исцеления исходит от Двуединого Бога, и дарована она лишь тем, кто верует в Бога Отца и Бога Сына. Без молитв и веры божья милость превращается в проклятие Дьявола, и тогда сила исходит от Лукавого и делает людям зло.
Значит, я проклят. Воровская магия точно не молитвами дается. Но отчего так хочется идти в лес — туда, где Алиса? Я точно знал, как найти тень.
— Они рассказали про меня нашему старому приходскому священнику, — говорил Томас Велдон. — Отец Гейб отнял меня у дядьки, и с тех пор я жил в его доме. Брат моей покойной матери только обрадовался, одним ртом-то меньше; я же с того времени не мыслил себя без Матери Церкви. Отец Гейб для меня настоящий родитель, отца по крови я не знал.
Монах осенил себя знамением.
— Я ежевечерне молюсь за упокоение его доброй души. Он учил меня Священному Писанию, кормил, поил и одевал как четверых собственных детей. Именно благодаря ему после семнадцатилетия меня допустили до нашего немощного епископа. До сих пор не знаю, чего это стоило отцу Гейбу. Девяностодвухлетний епископ Тилберт почти не вникал в хлопоты земные, но меня принял. Благословил и направил в Тиму.
— Что потом?
— Меня взяли в семинарию, и больше с отцом Гейбом мы не свиделись — вскоре он умер. — Велдон снова перекрестился. — Учиться мне нравилось, я был лучшим на курсе. Спустя шесть лет мы, студиозусы, сдали последний экзамен, и через несколько дней нас ждала новая жизнь. Меня определили на служение в госпитале для бедняков города Альбендо, и я был твердо настроен на постриг в монахи-иоанниты по прошествии семи лет. В последний день в семинарии ко мне явился сам декан факультета, мэтр Римберт, он повел в покои ректора. Там все и случилось.
Совсем недавно я бы решил, что церковник рехнулся, но уже слышал такую историю. Черная магия превратила Алису Кайлер в избранную, кинжал сиятельных, их убийцу. В тень! Она зовет к себе!
— Ты избранный, — повторил я. Захотелось отступить от церковника на шаг или два, и я не смог противиться сему позыву.
— Все они, — зашептал Велдон, — все тринадцать были мэтрами нашей семинарии. Ректор, декан и лучшие преподаватели. Только подумай, Гард, все они являлись сиятельными!
— Как это происходило?
— Не скажу, — устало, словно бы после тяжелого труда, произнес монах, — о том вечере и последующей ночи мне неведомо. В памяти мгла, провал. Только лишь помню круг из тринадцати облаченных в черное фигур и знакомые, почти родные лица, которые вдруг оказались масками слуг Дьявола, а дальше чернота… Я знал свое новое имя и то, что не смогу не подчиниться любому, кто его назовет.
— Какое имя?
— Я отрекся от него! От имени! От Лукавого и его слуг! Я обманул Дьявола! — Взор монаха воспылал огнем, столь часто в нем горевшим. В глазах его зажглись костры инквизиции. — Я молился! Мое спасение — в Господе нашем!
Томас Велдон трижды осенил себя знамением.
Так просто? Всего лишь молитва — и ты свободен от черного колдовства, снова принадлежишь только себе? Поможет ли молитва Алисе? Захочет ли она избавиться от пут?
— Нет! Не просто! Спасет только искренняя, чистая вера! — воскликнул Велдон.
Кровь и песок! Я только что невольно озвучил свои мысли… Настороженно посмотрел на монаха, но вроде бы про обращенную в тень все же промолчал, потому как отец Томас продолжал говорить только о собственном прошлом.
— Долгие годы я ловил себя на том, что хочу услужить. Хотел пасть на колени и подчиниться слову любого, кто произнесет имя, коим нарекли меня слуги Лукавого. Лишь многократно повторенная молитва спасала от дьявольских помыслов!
Очи Томаса Велдона пылали фанатичным огнем.
— Но это все было после, а тогда поутру снова пришел декан. Он был уже другим человеком! Или даже нечеловеком! Он приказал запомнить, что отныне я избранный и что когда-нибудь стану сиятельным, если буду следовать воле Великого Господина. Однако никто так и не пришел ко мне с тем именем на устах, от которого я, Томас Велдон, раб Божий, отрекся.
Церковник перекрестился.
— Они называют его Низверженным. Первой божественной силой нашего мира. Первым Творцом, которого низвергли и который возвращается. Но я-то знаю, что имя ему Сатана! Падший ангел Люцифер, иначе рекомый Светоносным! Сиятельным! Ты понимаешь, кто они такие и во что пытались меня превратить!
У Томаса Велдона затряслись руки. Негнущимися пальцами монах выудил из-под рясы серебряный крест, сжал крепко и только тогда успокоился. Инквизитор молчал, оглаживая другой рукой затылок и шею, мысли его устремились куда-то далеко. А я думал об Алисе. Кому же она служит?! Дьяволу? Но может ли она знать об этом? Можно ли верить ей самой? Избранной?
— Госпиталь в провинциальном городе так и не увидел меня, — продолжил церковник. — В ту же минуту, как за мной закрылись двери семинарии, я направился в аббатство Святого Доминика. Я думал только об одном: испепелить в себе корни, пророщенные кругом чернокнижников, и сжечь все и всех, кто склонился перед Сатаной! Так я стал инквизитором.
— Для чего мне все это знать? Зачем рассказываете, отец Томас? А может, вас следует называть избранным? — раздраженно поинтересовался я.
