– Уверен, так и будет. Однако, Леонард, я никуда не исчезну. Я так и буду рядом. И я всё ещё нужен тебе. Я могу быть полезен даже сейчас.
Но доктор уже повернулся к нему спиной, положил руку между крыльев капитана, подталкивая его в спину, и что-то негромко заговорил о рабочем падде, которого, чёрт возьми, лишился, и это было «хреново», и нужно срочно достать новый. Судя по всему, он принял решение с этого момента игнорировать Хана. Что ж…
Хан нагнал их, чтобы идти вровень. Крылья чуть подрагивали от недовольства – он не любил, когда его игнорировали.
– Я знаю, как помочь коммандеру, – заметил спокойным голосом.
Первым, конечно, среагировал капитан – попытался броситься на него, но в итоге только вжал доктора в Ханово плечо.
– Угомонись! – рявкнул Леонард, тут же закашлявшись. Скорее всего, регенерация не до конца восстановила его сорванные связки.
– Что такое, капитан? – Хан в упор посмотрел на Кирка. – То, что я достаточно умён, для вас новость? Предлагаю сделку – разговор, который мне нужен, в обмен на помощь.
Теперь они оба смотрели на него, и на лице Леонарда расцветала ненависть. А Хан всё ещё чувствовал к нему тепло и приязнь.
– Хорошо, – он жестом остановил Кирка. – Говори, что со Споком. Капитан передаст эту информацию медикам и без меня. Я останусь. Поговорим.
– Я не говорил, что знаю, что с ним, Леонард, ты невнимательно слушал. Я сказал, что знаю, как ему помочь.
Измученные крылья доктора подрагивали, и как же хотелось объять их своими, успокоить. Капитан же наоборот, застыл и весь обратился во внимание. Только на последней фразе Хана снова дёрнулся, будто желая ударить его.
Хан не дал ему времени на новый бессмысленный рывок.
– Вы ищете болезнь вулканца среди людей. Удивительно, что ещё никто не додумался связаться с его сородичами и спросить у них.
Сначала ему показалось, что капитан всё же бросится на него. Но нет – прошипел: «Я убью тебя, сволочь», – и умчался прочь. Только белоснежные крылья мелькнули.
Теперь Хан остался наедине с Леонардом. Как и хотел.
Доктор тяжело навалился на стену. В этом коридоре они стались одни, и, кажется, он наконец-то перестал скрывать свою усталость.
– Чего ты хочешь? Чего ты хочешь от меня, Хан?
– Чтобы ты не оставлял выбор только за собой. – Хан приблизился к нему, перехватил руку, которой доктор то ли оттолкнуть, то ли ударить его хотел, и прямо встретил его взгляд. Тёмные круги под глазами и болезненная серость кожи делали его старше.
Они были рядом и наедине впервые с тех минут в туалете, в полутёмном коридоре, и Хан слышал, как с тревожной гулкостью бьётся сердце в человеке напротив. Будто в усилии жить.
– Выбор? – Леонард не стал вырываться. Он заговорил тихо, медленно, кажется, едва ворочая слова. – Ну что же, давай поговорим про выбор. Когда ты только попал сюда, я мечтал уничтожить тебя. Сделать так, чтобы ты ответил за то, что пережил Джим, когда радиация заживо его разъедала. Я грезил этим каждую ночь. Поверь, у врача с моим опытом достаточно вариантов убить – заметно или не очень, быстро или... не совсем. Никто не сказал бы ни слова. Экипаж молча бы одобрил мой поступок и защитил от любых подозрений. Думаешь, у меня дрогнула бы рука? Ошибаешься. Думаешь, меня остановила бы мораль и прочая собачья чушь? И снова промах. Джим – самое дорогое мне существо в этой вселенной, и ты чуть не отнял его навсегда. Поэтому у меня, Хан, тоже был выбор: оставить тебя в живых или убить, пока ты был беспомощным, в тесной лаборатории наедине с резиновой свиньёй, в моей полной власти. Я переступил через себя не потому, что это мой долг, не потому, что я давал медицинскую клятву. А потому что ни у кого, ни у одного существа в этой вселенной нет права решать за другого, жить тому или умирать. Оправданных убийств не бывает. Когда ты отрывал крыло, у тебя тоже был выбор. Но ты предпочёл дать себе право. Я доходчиво объяснил?
– Конечно. – Хан чуть погладил его костяшки. – Леонард, ты удивительно сильный и цельный человек. Ты сияешь перед моими глазами подобно солнцу. Моя душа, моё крыло, ты стал близок мне, ты стал частью моей семьи. Я не могу просить у тебя прощения, потому что сейчас ты не готов меня простить, и я не стану извиняться, так как вины не чувствую. Я лишь прошу – не отвергай меня, не гони. Я нужен тебе, Леонард.
Доктор высвободил свою руку.
– Лучшее, что ты можешь сейчас сделать – перестать отнимать моё время. Мне надо работать.
Он протиснулся мимо Хана и ушёл. А Хан не стал его останавливать, лишь стоял, прикрыв глаза, и вдыхал едва уловимый медицинский запах – Леонард оставил его здесь после себя. Им успела пропитаться ткань больничного халата, и слегка – его крылья. Этот запах сейчас был больше наносным, оставшимся от лечения, но… Хан помнил, что и раньше доктор пах похожим образом: лекарствами, медицинским спиртом, своим медотсеком. Запах медотсека как будто сроднился с Леонардом и пропитывал всё, чего тот касался. Например, этого воздуха.
Леонард больше не доверял Хану Нуньену Сингху. А Хан всё сильнее влюблялся в этого удивительного и непокорного человека. Терял расположение Латы, помогал людям, которые не имели никакого значения, даже испытывал щемящую и горячую боль за рёбрами, как сейчас. Готов был преподнести своё сердце и свой ум в служение. Даже несмотря на то, что ничего из этого Леонард не принимал.
Весть о том, что Спок болен, и скорей всего, неизлечимо, быстро разнеслась по “Корунду” среди спасённого экипажа.
Отголоски бури всё ещё мешали связи, и Джим, пропав на два часа, вернулся, нашёл МакКоя и сообщил, что связаться с Новым Вулканом сейчас невозможно.
– Только отсроченное. Дойдёт до туда через восемь часов, столько же ждать ответ. А вывести корабли из хвоста шторма Осава отказывается… протоколы. Безопасности. По заражению. Да что я, ты их лучше меня знаешь… А это всё равно что сразу подписать Споку приговор.
Всё это он сказал, бледный как смерть и еле шевеля губами, и МакКой, которого уже под завязку накачали всякими поддерживающими-восстанавливающими-стимуляторными снадобьями, всерьёз забеспокоился, что Джим сейчас прямо тут и рухнет. Он отвёл Кирка в палату к Споку, ввёл «сухпаёк» и заставил выпить питательную смесь.
Нет, сам МакКой к этому времени не разобрался, что со Споком. Он понятия не имел,
