– Что, прямо всех-всех созвать? – сощурился князь Мстислав. – И черниговцев, что ли? Ольговичей поганых?
– У вас-то с ними любовь давняя, известно, – хмыкнул князь Всеволод. – Только Илья Иваныч прав, сейчас не до внутренних разбирательств. О чем вы там на Черниговском съезде договорились, кстати?
– Да ни о чем, – буркнул Мстислав. – Галич они себе хотят. Да еще и Новгород-Северский. А по мне – жирно будет! Их Чернигов и без того земель непомерно забрал!
Слово за слово, князья принялись заниматься тем, чем занимались всю жизнь. Местничать. Спорить, кто старше, кто родовитей, чьи где должны быть земли. Вот уже и Всеволод принялся требовать у Петра передать ему в управление приграничное княжество Коломенское, кое всегда тяготело к его Владимиру, ибо по левую сторону Оки. А Петр, в свою очередь, кричал, что не токмо Коломну не отдаст, но и часть Владимирских земель по Правде следовало бы к ней присовокупить. До самого городишки Кучков.
– Может, тебе и этот Кучков тоже отдать? – упер руки в боки Всеволод.
– Да не, его-то ты уж себе оставь, Юрьич, – отмахнулся Петр. – Кому этот занюханный Кучков нужен, там всей славы – что батюшка твой в нем бухал однажды. А вот землицу, что до моей Коломны простирается…
– А шиш с маслом тебе не понюхать?! – сунул ему в нос кукиш Всеволод.
Кричать и рядиться таким образом князья могли очень долго. Илья Муромец устало вздохнул, не чувствуя в себе силы их примирить.
Неужто и впрямь конец Руси придет из-за того, что брат с братом овин не поделят?
Но тут двери распахнулись. В палату вбежал человечек в заплатанном платье и колпаке с бубенцами. Он удивительно ловко вспрыгнул на стол и одним пинком отправил в окно кувшин медовухи.
– Мирошка!!! – взревел Всеволод. – Ты что, душа скоморошья?! Собаками давно не травили?!
– Лаюшек побереги – пригодятся! Ведь у стен твоих враги – хотят драться! – скороговоркой ответил скоморох.
– Чего?.. – нахмурился Всеволод.
В палату несмело заглядывали и гридни, и челядь. Владимирский князь строго-настрого запретил мешать заседанию, и никто иной его приказа не нарушил бы. Но скоморох Мирошка… какой спрос с юродивого? К нему Всеволод относился снисходительно, желая иногда все же слышать неприятную правду.
Когда она исходит из уст дурака, то не так обидна.
– Что там за напасть на мою голову? – процедил сквозь зубы князь, накидывая корзно. – Вот не дай бог сызнова те бабы с саблями дорогу спросить явились!
Зимнее нашествие поляниц Всеволоду крепко запомнилось. Богатырки из полуденных степей целый день гарцевали подле владимирских стен, гикали зычно, глазки его ратникам строили. Воевода Дунай аж истомился – все просил князя выпустить его с дружиною на ворога.
Уж он бы им!.. уж он бы их!..
Но Всеволод запретил. Решил, что с бабами воевать – сраму потом не оберешься. Просто выслал к ним бирюча, спросил, чего надо. Узнав, что едут мимо, ищут Тиборск – с легким сердцем указал дорогу. Пускай о них у Глебки голова болит.
Интересно, добрались ли?
Но сейчас Всеволод с радостью бы снова увидел поляниц. Или хотя бы половцев. Да пусть даже татаровьев.
Кого угодно, что угодно… лишь бы не этакую страсть!
Внизу катался и бился в стены громадный шар. Высотой с терем о три поверха, с глазами, да еще и с пастями. Страшными, скрежещущими зубами.
Чудище кружило и кружило, врезаясь во все, что попадалось на пути. Избы, натыканные по владимирскому подолу, оно просто сминало, разносило по бревнам, как хороший таран. Кого если заставало внутри – без жалости пожирало.
Хорошо хоть, крепостные стены оказались ему не по силам. На века строилось, добротно. Но трещин круглая жуть понаделала немало, и одолеть ее никак не удавалось.
Пришлеца осыпали градом стрел. Кидали сулицы и дротики. Лили кипяток и вареную смолу. Но все снаряды просто застревали в мясистой шкуре, и тут же ломались о землю. Глаза были словно из каленого стекла, и от них все отскакивало. А кипяток чудовище выпивало своими зевами, да еще и облизывалось.
– Это как же с ним бороться-то?! – возопил Всеволод. – Это кто такой вообще?! Эй, там, стрелами огненными его пожгите!
– Кобалог это, Адская Голова, – тяжелым голосом произнес Муромец. – Не поможет тут огонь, встречался я с ним однажды. Открой ворота, княже, бой ему дам.
– Ах, да ведь точно! – обрадовался князь. – Илья Иваныч, вот уж верно – сама судьба тебя сюда привела! Воевода, распорядись там, улучите минуту удобную, дайте Илье Иванычу выехать!
– А может, и не надо выезжать-то? – вкрадчиво спросил молодой гридень. – Ты, княже, меня выслушай – у меня думка одна образовалась…
Всеволод пристально осмотрел парня с головы до ног. Лет девятнадцати всего, кудрявый, безусый почти. Так, наметились несколько волосин на верхней губе. За спиной – лук и тул со стрелами.
– Ты кто таков? – резко спросил князь. – Из моей дружины? Пошто без спросу влезаешь?
– Александром звать, исповедника твоего сын. Зимусь в гридни произведен, удостоился.
– А, помню тебя, кажись, – прищурился Всеволод. – Алешка Леонтьев. Ты вроде как Змею Горынычу стрелу в нёбо всадил. И чего ж ты там придумал, попович?
– А вот! – натянул тетиву хоробр. – Гляди!
Выпустил он стрелу метко. Точно в одну из пастей Кобалога вошла. Но сначала казалось, что на этом и все – вошла и вошла, проглотил ее Кобалог. Эта страхолюдина землю ела, камни грызла, смолу вареную пила. Что ему стрелка тонкая?
Ан нет. Не понравилось Кобалогу угощеньице. Помереть-то он не помер, но заревел недовольно, дым черный выдохнул.
– Ты, Алешка, в говно ее макнул, что ли? – спросил Всеволод. – Чего он орет так?
– Да не, княже, это соль обычная, да перец заморский, – ответил молодец. – Острая стрела получилась!
– Это ты умно придумал, хвалю, – кивнул князь. – Перца жалко, конечно, цареградцы за него сейчас втридорога дерут… но для такого уж дела не жалко. Эй, малой, сбегай на поварню, еще соли с перцем принеси сюда! Только не все бери, а то что мне потом, пресную репу жевать, как смерду?!
Через несколько минут Кобалога принялись обстреливать уже не на шутку. Держать рты закрытыми у него не получалось, и в них то и дело залетало все новое угощение. Разохотившийся князь принялся пробовать и другие пряности, велел доставить ему все острое, жгучее и соленое. Оказалось, что шафран, кардамон и гвоздика Кобалогу безразличны, а вот горчицу и имбирь он не полюбил даже сильнее перца.
– Тоже свой вкус имеет, – глубокомысленно молвил Всеволод. – Ишь.
Какое-то время Кобалог упрямился. Катался по-прежнему, колотился в стены, орал благим матом и угрожал страшными карами. Но в конце концов ему стало совсем уж невкусно, а стены Владимира поддаваться по-прежнему не поддавались. Сделал Кобалог еще один последний виток – и укатился вдаль.
Когда он скрылся за небоземом, все выдохнули с облегчением. Одолели чудовище,
