– А где все-то? – растерянно спросила Синеглазка. – Тут так и должно быть?
– Нет, – покачала головой Василиса. – О прошлом годе тут везде люду было – что огурцов в бочке.
– И куда все подевались? – спросил Иван.
– А вот это очень хороший вопрос… – задумчиво молвил Яромир. – И предчувствия у меня что-то недобрые…
Когда сюда добирались – думали, что в Костяном Дворце скрываться придется. Тайком красться, ровно тати ночные. Вообще ночи дождаться хотели, остеречься до поры.
Не шутка же, саму Кащееву смерть с собой несут! Коли ее потерять – это же верный конец всему!
Спустя время выяснилось, что Костяной Дворец хоть и опустел, да не полностью. То тут, то там все же сыскивались отдельные челядины. Бабы и старики в основном.
Одного пожилого татаровьина путники застали врасплох. Он тащил куда-то мешок репы, когда из-за угла вынырнул Яромир. Прижал локоть к горлу, толкнул к стене, рявкнул:
– Молчи, коли жить хочешь!
Татаровьин все равно уже раскрыл было рот пошире, да передумал, увидев саблю. Синеглазка уперла ее кончиком прямо старику в переносицу и молвила тихо:
– Звук един издашь – окривеешь. Второй издашь – слепцом станешь.
Татаровьин закрыл рот. После этого Яромир все же разрешил ему говорить, но негромко и почтительно. Богатырка продолжала грозить пленнику саблей, а оборотень принялся с расстановкой его расспрашивать. Кто да кто, чем занят, отчего цитадель пуста, куда все запропастились.
Звали татаровьина Худан, и служил он обычным кухарем. Прежде состоял в Кащеевом войске, ходил под Калином Толстым, что был допрежь нынешнего хана, Калина Рогатого. Бывал и в Булгарии, и на Руси. Потом устарел, да еще и охромел, стрелу в колено получив. Теперь трудится на поварне.
Из-за хромоты своей и в великий набег взят не был. Всех кухарей, кто здоров и не слишком дряхл, тоже ведь туда забрали, войско кормить.
– Великий набег?! – нахмурился Яромир. – На закат, на Русь?!
– А куда жь ищо? – ухмыльнулся татаровьин. – Прямо туда и пащли, усий держауай, в бальщой паход. Брат там мой минщой, сына дуа тожи.
По-русски он балакал складно, только звуки неверно выговаривал. Но до этого никому и дела не было – всех слишком взволновала суть услышанного.
– Как в поход?! – тряхнул Худана Яромир. – Он же должен был летом только!
– А уыступил уисной! Абманул усих, ха-ха… кхр-р!..
Татаровьин обмяк – с такой яростью пырнула его Синеглазка. Сабля только что сквозь голову не прошла.
– Поспешила, – с укоризною глянул на нее Яромир. – Не обо всем еще расспросили.
– Ничего, – холодно ответила Василиса. – В Кащеевых чертогах челяди вдосталь. Даже если всех боеспособных увел – одной привратни не един десяток остался. Найдем еще кого расспросить.
– То верно, конечно… – угрюмо покивал оборотень.
Иван растерянно лупал глазами. До него сказанное косоглазым стариком дошло позже, чем до остальных. Но в конце концов и он сообразил, что коли Кащей ушел в поход… не под Тиборском ли он сейчас уже?!
– Правду ль он сказал-то?! – возопил княжич. – Соврал, может?!
– Скорбно, да истинно, – ответил Яромир. – Вопрос лишь в том, насколько давно отсюда все ушли. Сколько времени у нас еще осталось.
– И осталось ли вообще, – добавила Василиса.
А Синеглазка широко зевнула. Глад-то путники утолили, но со сном боролись уже только кипящей внутри злостью. Поляница даже щипала себя украдкой, чтоб стоя не задремать.
– Ладно, нечего нам на подворье делать, – заявила Василиса. – Здесь у Кащея только амбары да конюшни, тут он вряд ли что драгоценное схоронил. Это надо во внутренних хоромах искать.
– Что искать-то? – спросил Иван. – Я что-то запамятовал – мы что ищем вообще?
– А незнамо что, – сказал Яромир. – Некий предмет, о который каменное яйцо расколоть можно. Только вот знать о нем мы только то и знаем, что он где-то в Костяном Дворце лежит.
– Эхма… – закручинился Иван. – Это что ж, обо все подряд этим яйцом колотить?!
– Коли получше что придумаешь – нам скажи. В ножки тебе поклонимся.
Внутрь Кащеевых чертогов прокрасться не так просто оказалось, как по подворью бродить. Это снаружи просторно и построек всяких тьма – есть где укрыться. А челядины редки и не так зорки, чтоб издали чужаков распознать.
Кому в голову придет, что у самых стен враги так бесстыдно ползают?
Но железные врата в сам кремль были хоть и не на запоре, да охранялись крепко. Четыре дивия на страже стояли, два татаровьина, да еще некое чудище – огромное, рогатое, лопоухое. Сидело оно на цепи у воротни, скалилось, кость козлиную грызло.
– Это кто такой? – шепнул Яромир, выглядывая из-за овина. – Велет, чугайстырь?..
– Див это, – мотнула головой Синеглазка. – Мы такого видали однажды, когда у Хвалынского моря кочевали.
– Дэв, правильно, – подтвердила Василиса. – Но вы его не бойтесь, он так – для устрашения. Старый совсем, из ума почти выжил. Вы дивиев бойтесь.
– Э, да мы и не таких дивиев шапками закидывали! – махнул рукой Иван. – Вот Косари на острове Буяне – вот это уж были дивии так дивии! А эти – тьфу на них!
– Тьфу-то тьфу, да если мы с ними схлестнемся, так шум подымется, – возразила Василиса. – А Кащей уж верно не совсем свою столицу оголил. Казну-то он не с собой забрал, кому-то ее стеречь поручил.
– И то правда… – пригорюнился Иван. – А что ж делать-то тогда?
– Непривычное для тебя дело делать нужно, Вань, – сказал Яромир. – Думать.
– Да ну тебя, – отмахнулся княжич. – Все б тебе язвить только. Да и шутку эту ты много раз уж шутил – не смешно давно.
– Здесь он тебя уел, – подала голос Василиса. – Ты лучше обернись-ка волком – я тут уловку одну придумала.
Не так уж и заковыриста оказалась уловка Василисы. Велела она Ивану с Синеглазкой грязью натереться, да одежу запачкать. Сама же повертелась, покружилась – да и обернулась старушонкой в лохмотьях. Сгорбилась, морщинами вся пошла, закряхтела так, словно недужит уже много лет. Сарафан ее тоже обветшал, истлел наполовину, и стала Василиса Прекрасная такова, что краше в гроб кладут.
Одни только глаза ее остались острыми, цепкими, молодыми.
– Горбитесь побольше, – наказала она Ивану с Синеглазкой. – Лица прячьте, а вот оружие напоказ выставляйте. А ты за мной хромай, да позлей выгляди.
В таком виде путники прошли мимо стражи, ровно мимо места пустого. Все-таки не один месяц Василиса в Костяном Дворце провела – хорошо запомнила, сколь разношерстны Кащеевы подданные. А дивии железнобокие – они дуроломы как есть, их вокруг пальца только дурак не обведет.
Татаровья – дело иное. Эти не глупы. Но состарившаяся Василиса приобрела немалое сходство с кратковременной своей наставницей – Ягой Ягишной. Так же ковыляла, так же припадала на одну ногу. Такую же ягу носила из собачьей шерсти, такую же клюку в руке держала.
Так что не посмели ее даже окликнуть. С этой старой людоедкой связываться – себе дороже. Перед Кащеем-то она лебезит, стелется – а вот простая челядь немало от нее горя повидала. За минувшие полгода две ее чернавки пропали куда-то – и никто о их
