и свойственной ей наглой самоуверенности и сумасбродству, втянулся в этот ритм. Я до сих пор, по какой бы местности не шел, невольно выбираю взглядом место для укрытия и рассчитываю глазомером бросок к нему. А по ночам снится, как винтовку к стрельбе готовлю, стреляю по мишеням, чувствую запах сгоревшего пороха и слышу щелчок вылетающей гильзы. Но запомнились мне последние полгода по другой причине. Это было в субботу, в ПХД, то есть парко-хозяйственный день, давно переименованный нами в “полностью хреновый день”. Я честно провел “осмотр военной техники”, то есть обошел два раза вокруг БМД 27, заглянул в салон, дал пинка резиновой камере, постучал по винтам и погладил пулеметные стволы. “Обслуживание военной техники”, то есть мытье, оставил первогодкам. Начальство после обеда разошлись по домам. В среду Вологда праздновала день города, офицеры решили отпраздновать сейчас. Часть была пустой – полы отдраил уборщик, которого я лично починил два ПХД назад, а моющие вещества в него загружал тот же молодняк. Все служивые были в гараже, на складе или на улице, убирая территорию и поливая из шлангов раскаленный июньский асфальт. Гарнизонный РЭХ (Робот – Экономной Хозяйке. Уборка, полив, садоводство. “А еще он выгуливает собак”, – утверждала реклама) был в рабочем состоянии. Но его трогать запретили, иначе у солдат дел в субботу не будет. А это ЧП немногим хуже инопланетного нападения. Через пару часов бойцы, успокоятся и займутся своими делами. Они бы и сейчас не надрывались, но видеокамеры по стенам работали исправно и филонить не позволяли. Я, пользуясь положением дедушки, слинял в казарму, надеясь поваляться на кровати. Если начальство потом спросит, скажу, на стрельбище винтовку проверял. У меня, как у лучшего стрелка части был доступ к оружейной, для тренировок. А там камеры никто не развешивал. Постреляют их. Я зашел внутрь, завернул за угол и остановился, удивленный. У окна, спиной ко мне, стояла девушка. Это было настолько странно, что я просто стоял и смотрел, как она курит в окно, быстрыми движениями скидывая пепел. Увидеть женщину в части – это что-то из разряда сюрреализма. Или богословия. Отношение в дальнем закрытом армейском расположении к женщинам, сродни отношению к божествам. Мы знали, что где-то они есть, и даже возможно совсем рядом, но увидеть воочию – чудо. Она положила вытянутую руку с сигаретой на прижатую к животу левую, как курят все женщины и обернувшись, увидела меня. – Хороший разведчик – она выпустила дым. – Незаметно подобрался. Вьющиеся темно русые волосы, глаза с искоркой, но с какой-то вечной усталостью. Скуластая. Красивая. Того неясного девичьего возраста, когда двадцать уже позади, до тридцати еще далеко. – Да нет, просто... – я больше не придумал, что сказать. Она окинула меня взглядом и усмехнулась: – Я не диверсант, если ты вдруг так подумал. Ваши секреты мне неинтересны. К тому же, я и так, их все знаю. – Нет. Я другое подумал, – странно, что такая красивая девушка здесь делает? Она подняла брови, сменив выражение лица со смешливого на насмешливое и сказала: – Как галантно. Значит не разведчик. – Это почему? – Я их навидалась. Нахальные, самоуверенные и убежденные, что всем бабам нравятся. Всегда один типаж. – Я вам не нравлюсь? – Еще и на “вы”. Ты не разведчик, ты динозавр. – Олег. – Что? – Динозавр Олег, – представился я. – Алла. И только попробуй меня еще раз на “вы” назвать. Я себя сразу старухой ощущаю. – Вы не похожи на старуху, Алла. И все же. Кто вы? Что здесь делаете? – Алла Казаринова, ефрейтор. Отдел автоматизированных систем управления. – А почему не в форме? – удивился я, – у нас с этим строго. – Ненавижу форму! – я в ней как курица ощипанная. Еще и на почтальона похожа... что смеешься? Волосы под берет прятать надо, юбка неудобная. Знала, что сегодня после обеда в части ни мосек, ни сосок не будет, поэтому в нормальное платье оделась. – Каких мосек, сосок? – удивился я. – Младший офицерский состав, старший офицерский состав, – сокращенно моськи, соски. Это не я их так, это в управлении эксплуатации специальных объектов придумали, связистки подхватили – до нас донесли. – Главное, чтобы рядовой состав не узнал, – я закончил смеяться. – Почему? – Они еще быстрее подхватят, а тогда и до офицерского состава дойдет. Могут плохо отреагировать. Ну, очень обидно звучит. – Ничего. Полезно. Пусть знают, нос меньше задирать будут, – она тоже рассмеялась, – вот ты и расскажи своим. Кстати, ты все-таки кто? Вижу, что сержант, но не разведчик, это точно. Технарь? – Девушка Алла, я вас удивлю. Я именно, что разведчик. Пользоваться коммуникаторами в армии не запрещено, но хлопотно. “Экран”, “листок”, “полоска”, требует неусыпного внимания, а брать его с собой куда-то кроме казармы, запрещено. В казарме же, ему могут или ноги приделать, или просто позаимствуют старшие товарищи. Как это сделал я. Забрав сенсорный листок у одного из салаг, по ночам переписывался с Аллой под одеялом. В части она больше не появлялась, да и до этого, как сказала, бывала редко. Штаб располагался в Вологде, но неподалеку был городок, до которого в обе стороны ходил беспилотник. Раз или два раза в неделю, на увольнительные, а то и в самоволке, я переодевался в гражданское и мы встречались или в кафе, или сразу в гостинице, где оказались очень быстро. Я успевал купить цветы, и мы с букетом ждали ее или за столиком, или на кровати. Я собирался служить дальше по контракту, имел высокую квалификацию как стрелок, как сапер и наводчик-оператор БМД. Деньги что получал в армии прежде не тратил, кое-что оставили родители. Так, что на гостиницу хватало. Алла откровенно любила выпить, но как-то элегантно, не теряя женственности. Я почти не пил, все желания уходили в другое. У меня после Вероники никого не было, а с тех пор прошло четыре года. Отрывался, как мог. Я благодарен тому лету за эти часы в гостинице. До сих пор помню все хиты той поры, что залетали в окна номера. Это была не та любовь, что принято воспевать в стихах и песнях, это была
Вы читаете Лес проснулся (СИ)
