Двое других даже не задумываются – просто кивают.
Я пытаюсь снова обратиться к моей подруге, пусть от усталости чуть не валюсь с ног:
– Туне, мы собираемся отвести тебя в дом моей бабушки, о’кей?
Она никак не реагирует.
Мы идем кратчайшей дорогой через сады. Приходится двигаться медленно, чтобы мужчины могли держать Туне, не причиняя ей боль. Опять же на пути постоянно попадаются заросли вереска.
Пройдя между двумя похожими как две капли воды домами, мы выходим на следующую улицу. Зеленая бабушкина дверь сразу бросается мне в глаза. Она по-прежнему слегка приоткрыта после того, как Роберт чуть ли не силком тащил меня через нее наружу.
– Там, – говорю я Роберту и Максу.
Все вокруг выглядит точно так же, как и вчера.
Неужели мы совсем недавно были здесь? День назад… День и ночь…
Я прижимаюсь к стене, пропуская Макса и Роберта с Туне, и закрываю за ними дверь.
Воздух внутри затхлый, но теплее, чем снаружи. Дверцы шкафов в кухне, находящейся слева от нас, по-прежнему стоят открытыми после нашего вторжения.
Я тешу себя надеждой, что там еще остались хоть какие-то продукты; да, у меня такое чувство, словно я никогда больше не захочу есть, но тело требует еды. Еды, и сна, и темноты. Самых примитивных вещей.
– Как мы поступим с ней? – нарушает тишину Макс. Он говорит почти шепотом, словно боится, что Туне услышит. Я понимаю его.
Переведя дыхание, наклоняюсь к Максу, подальше от травмированной ноги Туне; я не могу смотреть на нее.
– Запрем на втором этаже. – Эти слова режут слух мне самой. – По-моему, на двери одной из спален есть замок.
– О’кей, – ворчит Макс, кивая.
Я наблюдаю за ними, пока они поднимают Туне по лестнице, и все время боюсь, что она снова начнет вырываться, упадет и поранится; но Туне идет с ними, не пытаясь сопротивляться.
Маленькая гостиная – единственное помещение, где я еще не побывала в прошлый раз. Она находится прямо за кухней; ее убранство составляют обитый цветочной тканью уродливый мягкий гарнитур, стоящий прямо напротив дверного проема, и небольшой изящный обеденный стол, расположенный справа от него. Стол накрыт вышитой скатертью. Когда, почти шестьдесят лет назад, Эльза расстилала ее, свежевыстиранную и хорошо отглаженную, яркие цветы по краям скатерти наверняка радовали глаза и создавали приятную атмосферу в комнате; ныне же краски поблекли от солнца и узор еле виден. Два окна здесь разбиты, причем одно из-за ветки яблони, которая, выдавив стекло, уже немного торчит за край рамы, а середину скатерти уродуют большие черные пятна плесени, еще более усугубляющие общую картину.
Я осторожно сажусь на один из двух диванов. Они также сильно пахнут плесенью… или это скатерть так пахнет? Пожалуй, набивку мебели постигла та же беда.
Сиденье жесткое и сырое; сначала мне кажется, что ткань лопнет под моим весом, но она выдерживает меня. Я отклоняюсь на жесткую спинку и смотрю на противоположную стену.
В центре вздувшихся, выцветших, некогда цветастых обоев висит фотография.
Она та же самая. Я абсолютно уверена в этом.
Я думала, она существует в единственном экземпляре у бабушки… Но сейчас все они смотрят на меня из позолоченной рамки: бабушка с широкой улыбкой; Айна с угрюмым взглядом, родимым пятном и маленькими тонкими косичками; Стаффан с немного несуразным носом и массивным подбородком; Эльза с ее прямым, бескомпромиссным взглядом, который, кажется, прямо сквозь время впивается в меня, сидящую сейчас здесь, на диване.
«Я просто хочу рассказать вашу историю, – говорю я про себя. – Узнать, что же произошло. Разве это плохо?»
Слышу, как наверху закрывается дверь. Мужчины о чем-то тихо говорят между собой.
Эльза смотрит на меня со стены. Закрываю глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом.
Я так и не поняла, когда заснула.
Сейчас
Просыпаюсь от того, что к моей щеке прикасается чья-то рука.
Глаза мутные со сна, шея затекла и плохо двигается. При попытке сесть прямо с моих губ срывается тихий стон. Макс кладет руку мне на спину. Когда она касается синяка на ней, у меня создается ощущение, что он пилит мне ребра тупым кухонным ножом.
– Ай, ай, ай… Черт. Ай…
– Извини, – говорит Макс и торопливо отдергивает руку.
Я встряхиваю головой и осторожно отклоняюсь назад на спинку дивана. Когда спина начинает проходить, я понимаю, что у меня просто раскалывается голова над переносицей и вдобавок першит в горле.
Неужели я простудилась?
Хотя, скорее всего, это просто реакция на плесень.
Дверь гостиной прикрыта так, что осталась лишь крошечная щель. Я бросаю взгляд в сторону маленьких окон, выходящих в сад. Снаружи по-прежнему светло, но, судя по розовому оттенку, появившемуся в небе, день уже начал клониться к вечеру.
– Привет, – говорю я Максу, приняв удобное положение.
Он еле заметно улыбается мне тонкими губами и отвечает:
– Привет. Ты спала?
– Да, – говорю я. Странный вопрос. Он ведь сам разбудил меня.
Действительность снова начинает напоминать о себе, медленно, но неудержимо заполняет мое сознание. Картинки всплывают в памяти одна за другой. Эмми на полу. Туне с затуманенным взором; ее светлые волосы превратились в высохшую лепешку из крови и грязи…
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Макс.
Я качаю головой.
– У меня ужасно болит спина.
– Позволь мне посмотреть, – предлагает он.
У него нет медицинского опыта, но я не напоминаю ему об этом; вместо этого медленно поворачиваюсь на диване. Макс задирает мой свитер на спине; увидев синяк, издает тихий свист.
– Такое впечатление, словно тебе покрасили спину лиловой акварелью, – говорит он и осторожно прикасается кончиками пальцев к коже над ребрами. У меня перехватывает дыхание, когда Макс надавливает на нее чуть сильнее.
– Тебе больно? – спрашивает он, не убирая руку.
– Да, – отвечаю и, отодвинувшись немного, опускаю свитер на место. – Как ты сам себя чувствуешь? – спрашиваю я его и убираю волосы за ухо.
Макс пожимает плечами.
– Пустой. Странно звучит?.. Такое впечатление, словно я выжат, как лимон.
– Понимаю, что ты имеешь в виду, – отвечаю. Мой взгляд блуждает по комнате, купающейся в последних лучах солнечного света. – Все кажется совершенно нереальным, – произношу я медленно. – Словно мы оказались в кошмарном сне.
– Да уж, это точно, – соглашается Макс.
– Как дела у… Роберта?
Мне приходится сглотнуть комок, прежде чем я произношу его имя.
– Не знаю, – отвечает Макс. – Он не особо разговорчив. И раньше-то не любил болтать, а уж сейчас…
– Где он? – спрашиваю. – Неужели один на улице?
– Он на кухне, – говорит Макс. – Хотя сейчас это не столь важно. Она ведь заперта на втором этаже.
Она.
Словно Туне – монстр, привидение.
