Каждый мой нерв цепенеет.
— Я слышала вас с Селени наверху, — шепчет она мне на ухо так тихо, что папа не слышит. — И если ты собираешься войти, то сделай это храбро и покажи всему миру, кто ты. А когда закончишь, возвращайся ко мне.
Следующее, что я помню, она отпустила меня, закрыла глаза и опустилась на подушку. Когда я смотрю на отца, он кивает.
— Насладись вечеринкой за нас троих, дорогая.
— Но мама…
Она слабо сжимает мою руку, словно говоря, что она, может, и слаба, но она та, кто родила меня, так что мне лучше повиноваться.
Я медленно считаю шаги до дверей, но идя, жду, пока отпустит горло, а глаза перестанут слезиться. Я вытираю щеки тыльной стороной ладони, расправляю плечи и поворачиваюсь, чтобы подняться на чердак, где ждет Селени.
— Все в порядке? — спрашивает она, плюхаясь на мою кровать.
Я пожимаю плечами и надеваю сухие носки и боты, потому что, если я сделаю что-нибудь еще, например, заговорю, то сотворю какую-нибудь глупость, например, заплачу. Как только обуваюсь, я вытаскиваю вторую пару ботинок для Селени и запихиваю их в плетеный мешок вместе с рубашками, брюками и шапками мертвых парней, которые мы возьмем с собой в лабиринт. Затем я нахожу в ящике коробку с булавками, с помощью которых мама, обычно, делала мне прическу и помогаю пригладить длинные каштановые локоны Селени так, чтобы они выглядели прямыми, или подстриженными как у мальчишки под шляпой. Закончив, я отступаю и оглядываю нас обеих.
Селени наклоняет голову и изучает нас в зеркале, затем подходит к фонарю и снимает часть масляного фитиля.
— Для наших лиц, — говорит она на мой немой вопрос.
Хорошая мысль.
Стараясь не шуметь, чтобы не потревожить родителей, я забираю из подвала письмо, где замечаю, что отец вытащил Леди из клетки. Я отворачиваюсь и, стараясь не думать об этом, засовываю бумагу в карман на случай, если оно понадобится в качестве доказательства… чего? Моего права войти? Быть там? На самом деле, я не знаю, как Холм решает, кому позволено, а кому — нет. Нервный приступ скручивает мой желудок и мне приходится на мгновенье напрячься, чтобы успокоить дыхание. Самое худшее, что они сделают, это вышвырнут тебя, а люди с презрением посмеются. Ты знаешь, как жить и с тем, и с другим.
Глубоко вздохнув, я возвращаюсь наверх, где у дверей меня ждет Селени. Я заглядываю в комнату родителей. Сказать что-нибудь? Но я не знаю, что именно, поэтому просто выхожу из дома с Селени и прохожу по четырем каменным плитам, которые соединяют наш дом с мощеной улицей. Как раз, когда петух издает еще один приглушенный крик.
Глава 12
Замок Холма располагается на самой точке Пинсбери Порт, украшающей собой дальние поместья Высших. Они простираются до самой пристани, заканчивающейся в миле от моря. Нам с Селены открывается вид на дорогу, также на верхушки вековых камней и черепичные крыши, отражающие лучи вечернего солнца, сверкают, как точечные жемчужины, переливаясь над огромными зелеными холмами и изгородями даже самых скрытых домов.
Легенда гласит, что прадед Короля Фрэнсиса, Король Эдмундтон, даровал поместье прадеду Холмса в награду за его магию, что изменила ход Великой Океанической Войны. И хотя взаимоотношения между королевскими отпрысками и потомками Холмса остаются неизвестными, по слухам, во время национального кризиса карета с гербом Короля Фрэнсиса была замечена в Поместье Холма глубокой ночью.
Вдыхая запах влажной земли и листьев, я задумываюсь, что думает Король Френсис об Испытании Лабиринта. Возможно, кто-то из членов семьи посещал его лично.
С пристани доносится дуновение ветерка, направляясь прямиком к реке, пока мы с Селени начинаем наш путь. Как дракон, вдыхающий назад свое пламя, исчезает тонкая пелена дождя и тумана, потихоньку отступая в крошечные уголки Рейна. Прилив соленых брызг, как парфюм, остается на наших волосах и коже. Они несут с собой звуки возбужденных голосов, крики, что становятся громче, и несвязный смех. Оглядываясь вокруг, я понимаю, что даже некоторые из лиц, встретившиеся в пабе, выглядят ярче.
Вскоре склон становится более крутым. Ноги скользят в туфлях, а сырой гравий скрипит под их давлением. Скрип, скрип, скрип — звук был заглушен голосами и криками приближающихся семей, которым явно нравилось изменение в погоде. Вода охлаждала наш пыл, а заходящее солнце было последним шансом, чтобы согреться. Люди, мимо которых мы проходили, приветствовали нас. Их горящие глаза говорили, что хотя правительство не на нашей стороне, то хотя бы погода сопутствует нам. Так же думали многие мальчишки, которых мы отправляем в лабиринт сумасшедшего.
Рядом со мной Селени, сдавленно рассмеявшись, указывает на детей, бегающих взад-вперед. Они пытаются пробраться к реке, пока мамаши зовут их обратно:
— Только недалеко! Мы не отыщем тебя, если тебя съест василиск!
Я смеюсь вместе с ней, но смех выходит пронзительнее обычного. Мои нервы на пределе. Капелька пота стекает по моей спине. Взглядом я ищу Люта, Уилла или Сэма, но на глаза попадаются только родители и дети, чей возраст увеличивается параллельно нашему приближению к старту.
— Походка у тебя девчачья, Рен. Нужно было попрактиковаться вести себя как мужчины.
Разве? Я оглядываюсь посмотреть на ее походку и еле сдерживаю смех. Походка ее была чем-то средним между развратной обезьяной и беременной мышью. Всматриваюсь в мужчин и парней, шагающих рядом с нами. Что же особенного в их походке? После небольшого наблюдения я начинаю шантаж шире, не заботясь о задранных юбках и сильно раскачивающихся бедрах.
Я усмехаюсь и подталкиваю ее локтем, как это делают Уилл и Сэм:
— Похоже?
— Да, так лучше, — она выпрямляет плечи, подняв подбородок совсем как Берилл, когда он шагает с другими парнями, на лице появляется выражение откровенной скуки. Мы обе смеемся над ее попытками. — И все же я думаю, правильнее было переодеться у тебя дома и прийти сюда. Это дало бы нам больше времени на практику.
Я качаю головой, а рядом проносится группа десятилетних хулиганов с моей улицы. Босыми ногами они бегут по камням и кричат, и кричат.
— В этом случае наши шансы быть узнанными лишь возрастут. Сейчас же у них не остается времени на подозрения.
— Я надеюсь, потому если нас узнают, моя мама больше никогда не позволит общаться с тобой. «Это последняя капля, Селени. Рен разрушит всю твою репутацию. Я запрещаю вам видеться», — произносит Селени, подражая голосу моей тети.
Я подавляю еще один смешок частично из-за того, что даже мысль об этом болезненна. Но с другой стороны, выражение тетиного лица будет хорошей платой за страдания.
Кто-то беспрестанно продолжает пинать мою сумку с одеждой, я инстинктивно прижимаю ее к себе. Подождав, пока женщина пройдет мимо, Селени шепчет:
— А теперь серьезно. Что
