– Согласно мудрым наставлениям высокочтимого магистра Титуса, когда распускается цветок магического дара, сила в человеке может приливать и отступать днями, неделями и даже месяцами, – продолжала она с уже знакомым ясным взглядом, за которым скрывала порочное сердце. – Но вот что я вам скажу, ваше превосходительство. Способности провидицы мне подсказывают, что из этого юноши выйдет мощный ледовый маг. Такой мощный, что нам и не снилось.
– Он всего лишь крестьянин, – фыркнул манса. – Его народ живет под покровительством моего Дома. Они не многим лучше рабов. Возможно, люди столь низкого происхождения и способны научиться освещать свои комнаты ледяным огнем, но им никогда не стать сильными ледовыми магами.
При виде столь явного скептицизма мансы Сирена ничуть не изменилась в лице.
– Вот увидите, я окажусь права.
– Вот как? – Не заметить игривые нотки в его голосе было невозможно.
Тутус вскипел, но, как бы ему ни хотелось высказаться, приходилось держать язык за зубами.
Под колесами кареты захрустел гравий, и манса добавил:
– Мы прибыли в Дом Четырех лун. Добро пожаловать.
Манса лично помог выйти из кареты сначала Леонтии, а потом и Сирене, причем неприлично долго удерживал затянутые в перчатку пальцы девушки. У ступеней портика стояла еще одна карета, принадлежащая констеблям в форме с дубовой эмблемой Венты Эркунос. В большом холле двое худеньких детей, сбившись в конец каменной скамьи, ожидали под закрытой дверью, что, по всей видимости, вела в зал для аудиенций. Из-за нее доносились голоса обсуждавших что-то людей. При виде Сирены близнецы подскочили и подбежали к ней, словно к своей потерянной двоюродной сестре.
– Магистр Сирена!
Видя подавленное состояние мальчиков, она позволила им себя обнять.
– А это еще кто? – властно спросил манса, с отвращением глянув на их дешевую, в лоскутах, одежду.
– Два юных ледовых мага, прекрасные, только что распустившиеся цветы, уникальные своей способностью вместе творить волшебство, – ответила Сирена, погладив каждого мальчика по голове.
– И откуда они вас знают?
– Если позволите, ваше превосходительство, я расскажу вам эту историю за ужином.
– Уже предвкушаю это с величайшим удовольствием.
Поприветствовать его спустилась статная женщина, и Титус неприязненно отметил, что Сирена быстро очаровала и эту достойную даму. Девчонка вконец лишилась всякого стыда, так нагло напрашиваясь на гостеприимство?
После того как Титус и Сирена умылись с дороги, он попытался отвести ее в сторонку, но эта девица лишь сказала с крайним высокомерием:
– Дядюшка, пожалуйста, доверьтесь мне.
– Как я могу тебе доверять? Ты выдала нашу тайну про мальчика! Лишила нас последней надежды! И ради чего?
Титус осекся, внезапно поняв, ради чего она так поступила.
– Ах ты, грязная, коварная девка! Так вот какими кознями ты добилась брачного союза с Домом Двенадцати рогов? Я расскажу мансе всю правду о твоем позорном поведении здесь! Уж тогда он прекратит вестись на твое смазливое личико. А ведь Бэла и Эвелл меня предупреждали!
Губы Сирены задрожали.
– Какую еще правду, магистр? Да что вы вообще о ней знаете?
– Биленус Сиссе мне все рассказал.
– А он рассказал о своем беспробудном пьянстве и мужском бессилии? А о том, как избил меня, когда обнаружил, что во мне пробудился магический дар? Я была беременна и потеряла ребенка.
Ее слова застигли Титуса врасплох. И все же, представив, как возвращается в Дом Осени с пустыми руками, он не сдержался:
– Чем ты заслужила такое наказание?
– Я не сделала ничего плохого, только отказалась жить с жестоким мужем. Я знала, пойдут толки, меня начнут осуждать, но никто не заслуживает такого скотского обращения. Я попросила самых уважаемых женщин в Доме Двенадцати рогов от моего имени тайно написать письма. Как думаете, почему те согласились? Они знали, что за человек Биленус Сиссе. Их поддержка, помощь тетушки Кэнкоу и самых уважаемых женщин из Дома Осени – вот благодаря чему я убедила нашего мансу принять меня обратно. Знаете, Титус, рассказывайте нашему хозяину что угодно, я не стыжусь. И не намерена оправдываться за то, что бросила человека, который жестоко со мной обращался!
В ее глазах вспыхнула ярость, и Титус не нашелся с ответом.
От его молчания она ощетинилась и, обороняясь, добавила:
– Вы тоже так обращались со своей женой?
– Конечно, нет! Я не… – Он запнулся. Перед глазами возникло непрошеное воспоминание: его малютка сын, еще младенец, улыбается своему любящему отцу.
– Вы не жестокий себялюбец вроде Биленуса Сиссе.
– С чего ты решила? – буркнул он, невероятно возмущенный тем, какой неожиданный поворот приобрела их перепалка.
– Просто я знала вашего сына. Мы вместе учились в школе.
Ее слова потрясли Титуса сильнее любой пощечины. Конечно же, Сирена его знала. Многие дети из Дома Осени росли вместе, ибо жили в одной и той же общине – общине, где он сам порой чувствовал себя неуютно, поскольку воспитывался в большем уединении.
– Он был милым мальчиком и для каждого находил ласковое слово. Уж поверьте, мы, девочки, это понимали, как понимали и то, что, будь у него суровый отец, которому важна только видимость силы и мужественности, он поднял бы такую доброту на смех и выбил бы ее из своего ребенка. Ваш сын часто говорил, что люди считают вас холодным, но на самом деле вы просто сдержанны и немного застенчивы. Он считал вас лучшим отцом на свете.
Титус часто заморгал, стараясь справиться с подступившими слезами. Его будто парализовало, он не мог вымолвить ни слова.
– Ваш сын так защищал своих младших сестренок, – с неумолимой безжалостностью продолжала Сирена. – Он ведь от них заразился оспой? Когда ваши дочери слегли, он залезал к ним в комнату через окно и ухаживал за ними.
– Мы пытались его удержать, – прошептал Титус, – но девочки так плохо себя чувствовали и успокаивались только в его присутствии. Он всегда был здоровым и сильным, и в конце концов мы разрешили ему остаться, потому что он выказывал с ними такое терпение. Был таким хорошим. И они выздоровели.
Сирена ничего не ответила, просто спокойно стояла рядом.
– Напрасно я ему не запретил, – наконец сдавленно произнес Титус, – надо было его запереть в комнате.
– Возможно, он спас им жизни. Откуда вам знать, магистр? Вы выбрали путь сострадания, чтобы избавить своих детей от страхов и боли.
Титус не мог говорить. Не осталось ни мыслей, ни чувств.
Сирена взяла его за руки, словно дочь, и заглянула в глаза так, как уже давно никто не заглядывал.
– Вот как я поняла, что могу вам доверять. Пожалуйста, магистр, знайте, что и вы можете мне доверять.
Титус мучительно переживал ее сочувствие, бесясь, что так сильно перед ней раскрылся и его глубоко скрываемое горе оказалось заложником ее планов.
Однако промолчал он весь ужин из-за воспоминаний о сыне, а Сирена тем временем потчевала соседей по столу ловко поданной и полной приятного самоосуждения историей о том, как сплоховала в деле с близнецами из Венты. В рассказ хитроумно вплеталась мольба обращаться с мальчиками хорошо, помнить об обстоятельствах, в которых они воспитаны, и о том, что оба скучают и беспокоятся о матери.
– Ведь дети, как цветы, лучше всего растут, если у них есть и вода, и солнце, – закончила она со своим обычным самообладанием.
На недавнюю вспышку гнева не осталось и намека. Сирена опять спряталась за щитом безмятежности. Хладнокровие девушки обезоруживало. Его жертвой пал и могущественный манса, и приглашенные им за стол вельможи, растаявшие от ее безупречных манер и обворожительной улыбки. Самое скверное, что она, скорее всего, была права насчет способностей
