– Хорошо. Но… Я не могу… – Том с трудом подбирал нужные слова. Он чувствовал, что отец понимает, что Том хочет сказать, но ждет из вежливости.
– Чтобы ей позвонить, мне придется повесить сейчас трубку, – выговорил он наконец.
Голова на картинке кивнула, а голос в телефоне сказал:
– Это ничего. Просто, когда Люси придет, пусть возьмет книгу и откроет ее, как ты.
– Книга стала тяжелее, – заметил Том. – Несколько минут назад ее держала Вивиан, она такой не казалась.
– К тебе приходила Вивиан? Наверное, не сегодня? Или она не трогала книгу?
– Она не снимала перчаток.
– Ах, вот оно что! Вивиан всегда была осторожной. Вот уж на Люси перчаток не будет.
Слово «перчатки» зависло в мозгах у Тома и, очевидно, у Бенджамина тоже, потому что перед глазами промелькнул образ: перчатку сняли с руки, сменили на другую, застегивающуюся на пуговицы.
Озадаченный и сбитый с толку Том пытался не смотреть на рисунок в книге, но понял, что не в силах отвести взгляд.
Он испугался.
– Пусти меня! – заворчал он, хватаясь с усилием за стол левой рукой, все еще не в силах повернуть голову. Он задыхался и чувствовал запах какао.
– Не сопротивляйся мне, Томми! – сказал голос в телефоне. – Я знаю, что для тебя лучше, правда?
– Ты сейчас надел меня, как пальто, – задыхаясь, проговорил Том. – Но хочешь надеть Люси. И застегнуть на все пуговицы.
Телефон молчал, потом отцовский голос ответил:
– Мне было интересно узнать, что ты тоже читаешь мои мысли. Но это даже хорошо. Логический вывод, экстраполяция по аналогии. Я был прав, приняв против тебя меры предосторожности.
Том наблюдал, как его собственная рука, подчиняясь чужой воле, взяла телефон.
– Звони Люси, зови ее сюда, будь хорошим мальчиком.
Том безуспешно пытался опустить руку, глубоко вздохнул, радуясь, что легкие и горло еще ему подчиняются.
– Не буду. Ты хочешь… существовать вместо нее, забрать ее тело, потому что потерял свое.
– Нет, нет, Томми. Я просто хочу…
– Ты лжешь! – Томми сморгнул слезы, беспомощно глядя отцу в глаза. – Я же вижу. Ты как будто… как будто говоришь в сторону.
Телефон снова затих. Потом отец сказал:
– Постарайся понять, Томми. Она никуда не денется. Просто я буду с ней. Я буду…
– Контролировать ее действия! Делать, что хочешь ты, а не она!
– Да. Ей от этого будет только лучше. Взгляни на нее сейчас – одиночка, интроверт, но молодая, столько всего впереди! Со мной она будет путешествовать, учиться, писать! Она будет меня благодарить, вот посмотришь!
– Как насчет замужества? Детей?
– Кто знает? Гормоны… Из потомка может получиться…
– Все, как решишь ты, не как она захочет.
Том не касался книги, но страницы слегка сдвинулись, и лицо словно выглядывало из‐за ширмы горизонтальных белых нитей. Через минуту страницы перестроились, и лицо стало снова четким.
– Томми, черт возьми, ты… Я всегда о вас заботился… и я буду считаться с тем, что ей нравится, до определенной степени…
– Ты никогда не узнаешь, что ей нравится. Ладно, я ей позвоню. Я расскажу ей обо всем, пусть сама решает, что для нее лучше.
– Нет, ты не сделаешь этого, поверь мне. Если я должен…
– Поверить не могу, что ты хочешь такое сделать! Ты! Даже я понимаю весь ужас этого!
– Томми, послушай! Если бы я задумал что‐то плохое, я бы не обратился к тебе, правда? Не заставляй меня принимать крутых…
Том перебил отца. Вопрос вертелся у него на языке. Он должен был его задать.
– Почему ты не выбираешь меня?
Глаза Бенджамина сузились, брови нахмурились, рот слегка открылся. Но потом губы снова сжались, и голос отца произнес:
– Ладно, Томми, ладно. Полагаю, я должен ответить.
Голос в телефоне с минуту молчал, и Том уже хотел заговорить, когда отец продолжил:
– Семнадцать лет назад мне пришлось сделать кое-что, чем я отнюдь не горжусь. Тебе было пять лет. Мы неделю играли в шашки, каждый день по часу. Это были сеансы гипноза для проникновения в твой мозг. Я использовал свой особый дар, чтобы забраться к тебе в голову, точно так же, как я делаю сейчас, и внедрил мощный сигнал в твою память.
– Регулятор, – осмелился вставить Том.
– Полагаю, что так. А откуда ты?.. Но я обеспечил тебе хорошую жизнь, правда? Ты никогда ни в чем не нуждался. «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь», как говорит Давенант. Я чувствовал, что должен…[22]
– Давенант, похоже, написал ту книгу, которую я не мог прочитать?
Из телефона раздался дребезжащий вздох.
– Да, Томми. Да. Слушай, оракул сказала, что ты однажды перехитришь меня, как она выразилась, «станешь причиной моей смерти». Поэтому… а-а, я вижу, ты знаешь, что речь идет о матери. Как ты понимаешь, я мог легко избавиться от тебя, но я любил тебя. Я все еще люблю тебя. Поэтому я установил блокировку познания, систематических размышлений. Понимаешь? Чтобы ты никогда не смог…
– Перехитрить тебя. – Том набрал в грудь побольше воздуха и выпустил его. – Все эти годы…
– Но я могу его убрать! Ты рос необычайно умненьким, все еще можно восстановить. Ты сможешь учиться, читать Толстого! По-русски! Данте на средневековом итальянском! Решать тензорные уравнения Эйнштейна!
– Побить Блейна в шахматы.
– Да, но, чтобы убрать блокировку, потребуется некоторое время. Надо будет снова гипнотизировать тебя и отсортировать твою память. Как там у Мильтона?
Но ведь намБез этого не повторить заклятийВ обратном их порядке и не вырватьИз каменных оков паралича.[23]Тут и кое-какие лекарства могут понадобиться, но я точно могу это проделать.
Том вздохнул. Шея затекла от пребывания в неудобной позе.
– Но пока ты в книге, все это невозможно.
– Да, мне нужно тело.
– Люси.
– А знаешь, она была бы не против! И я уверен, что ты никогда не допустишь ее гибели. И тогда предсказание наверняка не сбудется.
– Я никогда не допустил бы и твоей смерти. Мало ли что там придумала мать.
Том подумал о книгах, которые он снимал с полок за все это время, безнадежно пытаясь разгадать первую страницу, и возвращал их на место: трехтомник «Тысяча и одна ночь», «Ужас и трепет», «Флатландия» и сотни других. Он воображал, как их страницы открываются для него, словно цветы, загораются, как свечи, распахиваются, как оплетенные паутиной ставни, обнажая необъятный непознанный мир. И он представил, что вникнет в непостижимые сейчас взаимоотношения, как из малого рождается большое, что объединяет атомы, шахматные фигуры, звезды, людей.
А книгу он закроет и уберет на место. Лучше на нее не смотреть. И правильно. Если он последует совету Бенджамина и спустя годы заглянет в книгу снова, на картинке может появиться лицо Люси. На него будут смотреть ее глаза. И даже если он не откроет книгу, все равно ее лицо будет прятаться на страницах за мрамором рисунка.
– Я, – в страхе прошептал он, – не хочу. Не могу. Извини. Я ей расскажу.
Томми казалось, что он стоит на ужасно узкой вершине высокой стены и смотрит вверх. Он впервые в жизни не повиновался отцу. Голова шла кругом.
– Либо ты делаешь то, что я скажу, – сказал голос, – и имеешь все. Либо ты не повинуешься мне – и не имеешь ничего. Чтобы убрать регулятор, потребуются усилия, но прямо сейчас, покидая твой мозг, я могу просто забрать с собой всю твою память. Стереть все-все, без выбора. Возможно,
