— Надо обработать. Я…
— Не надо. Сам справлюсь.
Гадес давно привык к характеру Анубиса, а вот Луиза точно нет. Но вместо того, чтобы смутиться или просто согласиться, она прищурилась:
— Не смей со мной так разговаривать. Я тебе не какая-нибудь смертная девчонка.
— Вот и не лезь.
— Успокойтесь, — закатил глаза Гадес.
Луиза уселась обратно, скрестив руки, Анубис поднялся, не собираясь оставаться в гостиной. Подхватил шлем.
Гадес счел нужным хотя бы попытаться поговорить:
— Твоя сила… возможно, стоит действительно попытаться прислушаться к мертвецам. Возможно, я мог бы помочь.
— Никто не может.
Не поворачиваясь, Анубис пожал плечами, вертя в руках шлем:
— Я вчера попытался. А потом чуть не утянул Сета за собой.
Слова звучали ровно, глухо, но Гадес догадывался, что за ними бездна эмоций. Анубис повернулся к Гадесу. Нахмурившись, смотря чуть исподлобья:
— Ты знаешь про ацтеков?
— Да.
— Завтра я и Амон поговорим с ними.
— Мне пойти с вами?
— Не стоит. Я заварил всё это, не стоит вмешиваться другим пантеонам.
Гадес понимал, что так сразу переубедить не удастся, поэтому осторожно спросил:
— Сет знает?
В ответ Анубис улыбнулся:
— Он и предложил. И пойдет с нами.
========== 41. ==========
Комментарий к 41.
Саундтрэк, по крайней мере, в начале: Tears For Fears - Watch Me Bleed (https://music.yandex.ru/album/1608740/track/780614).
Он видел мертвецов раньше, чем узнал, что такое смерть.
Мутные рассказы о «мире живых» не сразу обрели плоть. Еще больше времени ушло, чтобы понять, что это такое — жизнь и смерть. Как останавливаются хрупкие человеческие сердца, как сущность людей отправляется в одно из загробных царств — как он проводит их.
Осознание жизни и смерти пришло поздно — наверное, поэтому оно было таким ярким.
Как и понимание, что для богов тоже рано или поздно будет черта, за которой не наступит загробный мир. Только пустота и тишина.
Он вырос на рассказах об Оружии Трех Богов и истории о том, как отец хотел убить людей. Как дядя планировал уничтожить отца.
Он всегда знал, что для богов может наступить смерть.
Он всегда знал, что может сам принести эту смерть.
И теперь, смутно осознавая, что это всего лишь сон, видел, как его сила может расплескаться. Развернуться хлесткими плетями, уничтожающими чужие божественные сущности. Он уже видел, как такое происходит — и ацтеки до сих пор требуют его крови за это.
Он боится другого. Не чужих смертей.
Он боится смертей тех, кто ему близок. Кто всегда спасает его самого — и оказывается в опасной близости от этой силы. Сейчас слишком неустойчивой, расшатанной мертвецами, которые бьются в него самого.
— Я научу тебя.
Равнодушный и ровный голос. Он не может обернуться, чтобы посмотреть, кто это говорит. Он может смотреть только вперед. Двигаться и делать то, что показывает чужая воля.
— Я обещал помочь. Я сдерживаю обещания.
Он идет вперед. Мимо закрытых дверей, по темному коридору. Щелкает выключатель.
Ванная наполнена светом и тишиной. Он запирает дверь, еще недоумевая, что же ему хотят показать. Но начинает понимать в тот момент, когда его руки открывают зеркальный шкафчик — который во сне не отражает лицо.
Несколько простых движений — и лезвие ловит блик грязного электрического света. Еще пара — и от локтей до запястий расцветают разрезы. Набухают кровью, та стекает по ладоням, срывается с кончиков пальцев на светлый кафель.
— Божественная сущность не вечная. Она такая же хрупкая, как человеческие сердца. Ты это знаешь.
Он это знает. Всегда слишком остро ощущающий божественные жизни и смерти. С удивлением именно сейчас приходит осознание: он чувствовал их куда ярче, нежели другие боги.
Может, потому что сам слишком боялся убивать.
Может, потому что родился среди смерти и не сразу узнал, что такое жизнь.
— Если бы богов можно было провожать за грань, ты бы стал их проводником.
Он опускается на колени посреди собственной крови. Он ощущает слабость. Слышит, как кто-то стучит в запертую дверь ванной. Смотрит на лужу, в которой теперь смутно виднеется его отражение.
Он всю жизнь истекает кровью. Сейчас у этого просто есть физическое воплощение.
— Тела хрупки, божественные сущности хрупки. Я обещал помочь тебе с силой. Но Дуат и мертвецы качнули чашу весов: этого просто слишком много для тебя одного. Твое тело и сущность переполнены, расплескивая вокруг и внутри яд. Простая истина в том, что есть только один выход, в котором ты не воплотишь самые страшные кошмары и поможешь тем, кто рядом. Я обещал помочь. Я покажу.
И показывает.
Стоя на коленях посреди крови, он выпускает всю силу — только не вокруг, а внутри себя самого, уничтожая божественную сущность, оставляя от нее только пепел. Прах внутри, который смешивается с кровью снаружи.
— Есть только один вариант, как тебе можно помочь — не мешать сделать это.
Он видит собственное тело — пустую оболочку, мертвого бога. Его выталкивает из сна, но он цепляется за него в ужасе, мечется, улавливая последние образы. Пепел и кровь. Нефтиду, рыдающую, уткнувшуюся в обнимающего Сета — его лицо, пустое, лишенное выражения, как будто он смотрит вперед, но ничего не видит.
И буря.
За окнами бушует бездождевая, сухая буря, пахнущая ночными цветами, звенящая колокольчиками невидимых духов. Буря, созданная силой двух скорбящих богов.
Анубис подскочил на кровати, судорожно хватая ртом воздух. Первым делом нащупал выключатель мутных флюоресцентных ламп.
Он всё еще был в своей комнате, где уснул. На его руках не осталось никаких следов.
Просто сон.
Но почему-то Анубис не сомневался, что сон действительно был тем, что показывал Кронос — скорее всего, именно из-за обещания он смог это сделать. Или с помощью Гекаты, которая умела наводить кошмары.
Что ж, следовало ожидать, что Кронос вряд ли сможет по-настоящему помочь.
Одеяло сбилось, пот высыхал, неприятно холодя кожу. Анубис натянул одежду, глянул за окно: стояла вязкая чернильная ночь. Спать совершенно не хотелось, так что застелив одеяло, Анубис улегся поверх и достал телефон, чтобы почитать роман Луизы, о котором она говорила.
Медленно, неторопливо мрак отступал, сменяясь мутным, синеватым светом утра. Анубис отложил книгу, когда за окном начали ездить первые утренние машины. Душ он проигнорировал, покосившись на дверь ванной. Как будто еще мог открыть ее и увидеть самого себя.
Анубис уселся с телефоном на кухне. Тут окна, конечно, не были такими большими, как в гостиной, зато именно сюда заходили все без исключения, как просыпались. Анубису хотелось увидеть других. Окончательно понять, что сны — это всего лишь сны. Реальность другая и в ней больше возможностей.
Первым, конечно же, появился Амон. В то же время, когда сизый сумрачный свет сменился на золотистый от восходящего солнца.
Встрепанный, но ни разу не сонный, Амон был в одних джинсах, драных, с принтами и золотом по всей штанине. Он насвистывал какую-то мелодию без слов
