Исследователь все еще злился, но уже на себя. Словно он виноват в том, что посвятил себя учебе и своим книгам, забыв совсем про личную жизнь. А теперь он просто неумеха и это в его-то возрасте. Поэтому сейчас он молчал, ничего не отвечая этому коварному соблазнителю, и мысленно взвешивал все «за» и «против» предложенной ему роли. Пока страх перед повреждениями побеждал.
— Вель, послушай, — чернокрылый мягко приподнял любимого за подбородок и окунулся в лазурные глаза своим бесконечным черным взглядом, — я, как никто другой знаю, что это такое валяться грязной порванной тряпкой, о которую еще и ноги вытерли. Я знаю, что это действительно хреново. Неужели ты думаешь, я после всего, что испытал, отыграюсь на своем партнере, который мне так дорог?
— Нет, конечно. Думаю, ты просто хочешь получить удовольствие, как мужчина. Как и положено мужчине. Я читал, что у заключенных, те, кто снизу, даже зовутся девочками. Быть снизу — это унижение… боль… А те, что сверху, у них настоящие мужики. Самцы просто.
— Вель, больно бывает тогда, когда хотят причинить боль, или не умеют иначе. Когда хотят унизить. Я же хочу слышать только сладкие стоны с твоих губ. В моих руках ты забьешься от наслаждения и сам начнешь подмахивать, уж это я тебе обещаю, — лерментис вновь расцеловал своего любимого и бережно обнял.
— Давай так. Мы начнем. Если тебе совсем не пойдет, значит продолжать не будем. Ты же помнишь мои пальцы, да? Начнем с них, — губы мальчонки смачно облизнули, оставив влажный след на алеющей мордашке. Сам же Велиан смутился, как обычно, но не от прикосновений, а от вспыхнувших воспоминаний о своем блаженстве и таких ласковых, осторожных руках. Хоть это и страшно, и мерзко было, и жутко стыдно, но хотелось почувствовать нечто подобное вновь. А вдруг, и правда его похотливый и опытный ангел не причинит никакой боли? В объятьях своего обнаженного соблазнителя, чувствуя его кожу, его заботливые прикосновения и влюбленный взгляд, мальчик окончательно разомлел.
— Я согласен. — Исследователь прошептал свой ответ, прикрыл глаза и потянулся за демоническим поцелуем, чуть раскрыв влажный ротик. Он был совершенно невинным, любопытным ребенком, который начинал входить во вкус.
Чернокрылый припал к желанным губам и его демонический язык вновь заполз внутрь до самого горла. Он с упоением обвивался, изучал и вновь пробирался дальше, а Вель, принимал его, лишь вздрагивал иногда от калейдоскопа ощущений в руках своего искусного любовника, который умудрился еще и крыльями обнять свое чудо.
====== 7. Предчувствие греха ======
Только вырвавшись из плена нежных объятий, бесконечного взгляда и тихого голоса, Велиан понял, на что же подписался, и ведь не откажешься уже никак! Точнее можно отказаться и стать не только бревном в этих глубоких демонических глазах, но еще и трусом. А ведь сам Шед терпел и не такое. Исследователь ждал следующий день с ужасом, пронизывающим до самого костного мозга...
Тревожный вечер плавно перетек в ужасную почти бессонную ночь и расползся пасмурным действительно тяжелым утром, когда выныривать из-под одеяла совсем не хотелось, когда даже поцелуй чернокрылого не смог вернуть улыбку на некогда беззаботное лицо нашего растяпы. Он не умел врать и скрывать свои чувства, так что лерментису даже не пришлось вглядываться, чтобы заметить, как взволнован и расстроен его желанный мальчик. Но Шед просто сделал вид, что ничего не происходит, будто сегодня самое обычное утро и приготовил Велю обыкновенный завтрак, ловко нарезая его любимые бутерброды, и улыбаясь при этом в своей привычной манере. Юноша тоже эту тему не затрагивал, но и не щебетал за столом, как прежде. Так что впервые за несколько дней завтрак проходил в пугающей тишине, которую лишь изредка нарушали неразборчивые крики с улицы и задорное пение птичек за окном.
Вот, наконец-то, наш терзаемый ужасными предчувствиями герой, уныло поплелся к рабочему столу, а Шед просто удалился из комнаты. Он, как ушлый местный житель, прекрасно разбирался в особенностях торговли Орена и мог накупить продуктов довольно хороших за небольшую цену. И при этом, покупал их добросовестно, не потратил и не присвоил ни одной лишней монетки, честно расписывал для Веля что, где и за сколько он приобрел. Но наша доверчивая тетеря ни на один этот своеобразный отчет даже не взглянула.
Книга не писалась, хотя материал лежал перед носом, но слова упорно не складывались в предложения, потому что ни о чем, кроме как о собственном изнасиловании, а именно так и представлялся сегодняшний вечер, Велиан думать не мог. Прошел ни один час тишины и тупого созерцания страниц, но на свет не появилось ни строчки. Златокудрый просто потуплено смотрел на черновики и почти что ревел от безысходности.
Лерментис же в свою очередь все чувствовал, все понимал, и его извращенное сердце обливалось кровью, когда утро не осветила ни одна улыбка желанного мальчика. А так же он понимал, что этот страх вечен, что его надо просто перешагнуть, испробовать неизведанное удовольствие и потом наслаждаться новой жизнью полной страсти и нежности. Да и улыбаться удовлетворенный и счастливый Вель будет намного чаще. А, значит, и его книженция станет писаться с большим энтузиазмом. Сейчас же Шед шустро, как и всегда, прошелся по своему привычному маршруту, затариваясь в излюбленных лавках и, конечно же, он не забыл, прикупить кое-что для предстоящего вечера, подходя к выбору тщательно и скрупулезно.
По возвращении, нашего оперенного героя ожидала совершенно невеселая мина его любимого юнца, на которую он снова не реагировал, делая вид, что все в порядке. Как ни в чем не бывало, чернокрылый занялся разбором покупок, не обращая никакого внимания на тусклые, лазурные глазки.
— Шед, я… Нет, ничего, — Вель уронил голову и тяжело вздохнул, — Я не могу работать, не могу сосредоточиться. Мне страшно, понимаешь? И с каждым часом все страшнее.
— Понимаю, ты хочешь отказаться? — Чернокрылый говорил спокойно, размеренно, чуть улыбаясь, он даже не обернулся, отдав все свое внимание купленному провианту. Реакция исследователя была вполне ожидаема, ведь этот растяпа совершенно неопытен, еще и наслушался всяких небылиц, боится до смерти ужасной боли и унижения. Глупыш даже не представляет, какой сладкой может быть боль в руках мастера.
— Да нет же! Я… Я предлагаю не ждать вечера! — Юноша вскочил из-за стола и сумбурно принялся стаскивать с себя одежду, чуть не запутавшись при этом в собственной рубашке и не упав. Он дрожал от неприятного страха, краснел за собственное тело, неказистое, как ему казалось, а потом просто запрыгнул на кровать,
