— Тебе не больно? — Совсем тихо выдохнул, и припал к приоткрытым губам своего божества похоти, осыпая их робкими поцелуями.
— Не больно… — отозвался чернокрылый почти шепотом.
Теперь уже человеческий язычок проскользнул внутрь, даруя наивный и неловкий поцелуй, Шед даже отвечать не стал в своей страстной манере, просто сплетался с ним совсем осторожно, словно боялся спугнуть и разорвать это необычайное волшебное действо. Он впервые испытывал нечто подобное, хотя трахали его по-разному и бесчисленное количество раз.
Несмотря на полнейшую неопытность, неловкие движения, то, что делал с ним его принц, казалось волшебством, лерментис впервые чувствовал себя по-настоящему желанным, а не просто вещью, о которую трутся для удовлетворения собственных низменных желаний. Для Велиана это было слишком горячо, слишком тесно и слишком прекрасно, так что по его телу совсем скоро пробежала дрожь, а внутрь чернокрылого ударил горячий поток, как бывало не одну тысячу раз.
— Прости… Я… Все испортил! Но я научусь, честно! Я, правда, научусь. — Вель, едва придя в себя от оргазма и еще сбивчиво дыша, пытался оправдаться за свою оплошность. Он поднял глаза на лицо Шеда и сразу же затих. Его возлюбленный лежал, повернув голову набок, а из его черных глаз, смотрящих в пустоту, струились слезы, падая на простыни.
— Шед… Я тебе больно сделал, да? — Велиан непонимающе бормотал, пытаясь понять, что же вообще происходит. Неужели все действительно НАСТОЛЬКО плохо? Нет, то, что любовник из него не ахти — он знал прекрасно, но не в такой же степени, чтобы довести искушенного лерментиса, через которого половина города прошлась, до помешательства?
— Значит, когда тебя любят, это делают так? Удивительно. Теперь и умирать не жалко.
— Шед? — Исследователь весь похолодел. Здесь на кровати вместо его улыбчивого, уравновешенного ангела лежало совсем другое существо, пусть и с лицом его любимого. Сломанное, безумное и совершенно потерянное.
— А я сегодня вспоминал свою жизнь. Оказывается, мне нечего вспомнить, кроме тебя. Все остальное — липкая дрянь, черная и вонючая, на болото похоже. А ты… Ты как солнце над этой сточной канавой, чистое… Огромное солнце, — чернокрылый, наконец, повернул голову и заглянул в ошарашенные глазки Веля. Сейчас брюнет улыбался, но какой же пугающей была его улыбка сквозь слезы.
— Шед, ты меня пугаешь… Что с тобой? Что с тобой творится? Шед, прекращай!
— Я рад, что у меня все это есть. На неделю, может, даже на месяц, хорошо бы на два. Потом я надоем тебе, и ты найдешь себе новую пташку, — все так же пугающе продолжал чернокрылый, — всегда находят новых.
— Я не хочу искать нового, — окончательно растерялся Велиан.
— Найдешь… Всегда ищут новых через несколько недель. Но это нормально, ведь, когда вещь устаревает, ее нужно поменять на новую. А мы — вещи для удовольствия людей, нас только для этого создали.
— Ш-шед, — мальчонка даже съежился, он не знал, что делать, как вернуть своего радостного и спокойного возлюбленного, еще и чувство вины сжирало как назло. Ведь он оказался настолько плох в постели, что лерментис обезумел.
— А я все равно счастлив, ведь у меня было мое солнце. Мое маленькое и светлое чудо. После него ко мне никто не притронется. Никогда. Я лучше умру, чем позволю трогать меня кому-то, кроме моего принца. Он такой ласковый и бесконечно теплый, хоть и немного растяпа.
До Велиана, наконец, стало доходить, что под маской спокойствия все это время таилась совершенно искалеченная и исковерканная душа. Что Орен просто разжевал и выплюнул этого крылатого юношу, которому никто и никогда не помогал раньше, и которому пришлось делать немыслимые вещи, чтобы выжить. Шед, когда рассказывал о своем ужасном прошлом, отшучивался, словно оно не пропитало его болью.
— Никуда ты от меня не денешься! Я почти все придумал! Мы переедем в какой-нибудь приграничный городок Орена. Мне, на самом деле все равно, где писать свой труд. Работу… Работу я и там найду, да хотя бы в школе! По праздникам буду навещать семью, а ты будешь жить со мной! Потому что я растяпа… Меня же обворуют без тебя. А еще, я умру с голоду, если ты не будешь напоминать мне про обеды! И… и без тебя я уже не засну! — Вель давился слезами, но уже не мог совладать с ними и в итоге, уткнувшись в своего обезумевшего возлюбленного мордашкой, просто заревел от безысходности — Только, пожалуйста, вернись!
Шед молча обнял всхлипывающий комочек и потянулся к заплаканной мордахе, чтобы слизать слезы.
— Ну, пожалуйста, вернись, я… Я обещаю, я не знаю, как, но я помогу тебе все забыть! Я буду о тебе заботиться… Я… Не буду бревном! Я научусь, честно! — Уже почти неразборчиво продолжал всхлипывать паренек, морщась от прикосновений остренького язычка. — Ты для меня… Самый важный в жизни человек…
— Ты? Научишься? Да ты партнера боишься, ладошки у тебя дрожат, темп не можешь выдержать. Бревно- бревном! — с легкой насмешкой, как ни в чем ни бывало, отозвался Шед, и смачно лизнул солоноватое личико Велиана. Сейчас черные глаза лерментиса горели, они были живыми, как никогда, осмысленными и радостными даже, — а еще ты кончаешь быстро, я даже твоего малыша толком не опробовал. Обидно, он миленький.
Веля трясло от пережитого ужаса и счастья одновременно, он внимательно вглядывался в Шеда, молясь про себя всем известным богам, благодаря их за возвращение любимого. Еще он решил ничего не говорить про этот странный случай, не задавать вопросов, не теребить старые раны, а вести себя так, будто ничего не произошло. Поэтому исследователь наспех утер слезки и прильнул к крылатому всем телом.
— А что, правда, все настолько плохо было?
— Сказать, как есть, или пожалеть? — прищурился.
— Как есть, — прошептал Вель и заранее уткнулся в грудь чернокрылого носом, чтобы не видеть хитрых надменных глаз, когда его, как любовника просто растопчут. Хотелось еще и уши заткнуть, но вряд ли это поможет.
— Несмотря на исполнение — это лучшее, что у меня было.
— Врешь, — отозвался, не поднимая головы и все еще немного посапывая обиженно.
— Тебе я никогда не вру, Вель. Для меня это лучшее. Потому что, хоть ты и неумеха, но старался для меня, а это важно. И ты ласковый… Теплый. А еще, как оказалось, мне нравится, когда со мной возятся, а я весь такой, как девственница на перине. Да это и правда здорово!— Лерментис почти что ликовал и светился от счастья, как ребенок, которому вручили желанный подарок. Таким счастливым юнец его еще не видел.
— Так ты, вроде… Не кончил даже, — поднял удивленные глазки и немного смутился.
— Да какая
