Еле сдерживаясь, дабы не устроить погром и не дать волю всем кипящим чувствам, судья натянул капюшон пониже, спрятав свое высокопоставленное лицо и зашагал к двери по искрящим черным осколкам.
«Придется придумать новый план мести и на этот раз следить за его исполнением лично! Ну и одного слугу за „честную“ работу тоже надо отблагодарить. По достоинству», — билось в мыслях сломленного судьи.
☆☆☆
— …И вот сегодня он лично решил посмотреть на Лиа. А я что? Я к вам со всех ног… Пожалуйста, помогите, он же меня уничтожит! — взмолился Ганс, обхватив голову руками. — У меня же нет покровителей. Я обычный сын мельника… Внебрачный. Я никто!
Зеркат весь рассказ просидел мрачным валуном, не менял выражения лица, лишь его острые ушки временами подергивались от некоторых ужасных подробностей, а глаза-бусины, становились все краснее и краснее от ярости, бушевавшей внутри его мощного тела.
— Сын мельника. Внебрачный. Ты понимаешь, что нужны доказательства? Даже если привлечь Келгара, то на суде будет его слово против твоего. То бишь слово важной шишки против слова обычного простолюдина. А с доказательствами твои показания приобретут хоть какой-то вес.
— Я знаю… у Келгара в сейфе есть договора и расписки семьи Арзеви… те самые договора, которые весь род Арзеви и разорили! Келгар их перечитывает… временами. Он же помешан на своей мести! Живет, дышит исключительно ради нее! Другой бы радовался своим деньжищам, должности своей, а он…
— Ордер на обыск судьи мне так и выпишут, ага, — фыркнул старший хранитель закона, обнажив острые клычки.
— Вы мне… не поможете? — обреченно промямлил Ганс.
— Мой долг — защищать закон Орена любой ценой. А такие, как твой Келгар, хуже обычных бандитов, потому что не прячутся от закона, а используют его в своих гнусных целях. Ненавижу подобных мразей, — еле сдержался от того, чтобы не зарычать. — Я возьмусь за твоего судьишку. В конце концов, если меня уволят, то на пару буханок я всегда заработаю. На стройке, например, — усмехнулся.
— А меня т-тоже посадят, за соучастие? — Ганс распахнул перепуганные глазенки и даже машинально стер пот со лба.
— Ты ведь только следил, верно? За помощь следствию и за твои показания, думаю, отделаешься парой лет на каменоломне.
— Ч-чего?
— Там приличные условия же. Не бьют, кормят нормально, если не борзеешь. Оклад хороший. А чего ты хотел, после стольких преступлений, которым ты способствовал, на диване лежать и крылатых шлюшек тискать? Так не бывает, дружок.
— Нет… я… — запнулся.
— Все равно об этом рано говорить, сын мельника, Келгар еще не на скамье подсудимых. Пока.
Прим. Автора: Ганс учился плохо, поэтому в его репликах иногда проскальзывают ошибки.
Комментарий к 14. Беспристрастные
Арига — научное название малочисленной разумной расы существ со щупальцами. Настолько малочисленной, что она до сих пор не обзавелась прозвищем
Шерз — научное название многочисленной расы, которую создали специально для тяжелой физической работы. Принято считать, что они довольно глупые. В народе этих серокожих исполинов обычно называют «увальнями» или «толстокожими»
Хранитель закона — в Орене они выполняют функции полицейских
====== 15. Предательство ======
Дела, разорванные в клочья, выпотрошенные папки, скомканные документы валялись по всему полу и даже на рабочем столе, залитом вином и чернилами. Личный кабинет Келгара до сегодняшнего дня не подвергался столь безумной, всесметающей вспышке ярости хозяина. Того самого хозяина, что мог выпороть слугу до потери сознания, если бы он ненароком уронил хоть один листочек со стола. Того самого хозяина, которого бесила любая небрежность, пыль и книги, расставленные не по порядку. Того самого хозяина, который убил бы за кляксу на важном документе. Но не сейчас. Сейчас он после приступа гнева, как ни в чем не бывало, лежал на диване, перепачканном чернилами да усыпанном осколками одной из бутылок с элитнейшим вином, и меланхолично смотрел на лепнину и милых ангелочков, парящих на фресках. Его некогда белая рубашка безжалостно порвана и пропитана синим цветом, спутанные волосы тоже местами окрашены, но никому нет до этого дела, особенно их обладателю.
Юноша устало потянулся к единственной уцелевшей бутылке и, сделав пару жадных глотков, со всей силы швырнул «Шульгардский Марвек» прямо в пейзаж, висевший напротив. После очередного громкого лязга по солнечным лугам и лазурному небу расплескалось кровавое море. Ну, почти. Уставшие и равнодушные глаза судьи видели именно кровь в растекшемся по картине винном пятне. Келгар усмехнулся в этот момент, наблюдая, как с позолоченной рамы стекают красные ручейки, что многое ему напомнило…
Забавно. Дом полон прислуги, но ни один не посмел хотя бы в дверь постучать и спросить: «Что случилось?» Небось, они все сидят в коридоре и дрожат от страха, надеясь, что взбесившийся господин себе еще и вены перережет от переизбытка чувств. Не дождутся! Это всего лишь минута слабости, которую могут позволить себе даже всесильные люди, особенно если их предали. Снова. Особенно если выстраданный план летит к чертям из-за какой-то твари с щупальцами! Особенно если их цели и мечты разбиты!
Казалось бы, что может быть проще, чем, обладая запредельной властью, нанять убийцу для устранения обедневшей девчонки? Но нет, только не смерть для последней из рода Арзеви. Это же слишком легко! С самого начала грандиозного возмездия ей была уготована именно жизнь. Жизнь плачевная, жалкая, голодная и бессмысленная, полная страданий и отчаяния, в которой каждая секунда пронзала бы душу раскаленной иглой. Сколько раз, тогда еще, в трущобах, в ветхой лачуге, почти стертой из памяти, Келгар представлял себе дочку банкира, отнявшего у его семьи все, в нищете, лишениях и с мертвым, потухшим взглядом. Лишь эти мысли не давали сойти с ума от голода и горя, позволяя забыться и заснуть, сжавшись в жалкий комок под драным одеялом. Странно, тот период жизни почти вычеркнут и забыт: посеревшие шторы, паутина, кусок плесневелого хлеба и лицо матери с впалыми глазами смешались в темно-серый этюд, написанный весьма небрежно и неразборчиво. Болезнь сестренки, ее тихий плач и совершенно белые щеки, ее холодные пальчики — едва помнятся. Даже безразличные слова целителя о том, что бесплатно он никого лечить не собирается, — звучали совсем неясно и блекло. Что он сказал потом? А, ну да, он посоветовал парочку дорогих лекарств и попрощался, презрительно усмехнувшись. Зато следующий эпизод врезан в память просто намертво и его не выкинуть, не забыть, не исправить. Единственное яркое пятно в сером полотне мрака и безысходности, голода и лишений. И оно, конечно же, нанесено кровавой краской.
Не в силах слушать голодные и болезненные стоны своего ребенка, мать достала ценнейшую вещь, прибереженную на самый крайний черный день, — золотую брошь в
