Когда очнулся, солнце поднималось над горизонтом. Электроника наручных часов показывала восемь утра, все тело нестерпимо болело.
– М-да, – с трудом поднявшись на ноги, взглянул я в небо, откуда вчера рухнул, а затем перевел взгляд на череду лесных великанов со срезанными верхушками. – Повезло мне, в отличие от других туристов.
Затем подошел к воде, ополоснул лицо, хлебнул пару раз из ладони и поплелся в сторону зарослей, откуда слышалось пение птиц и другие, непонятные мне звуки. При ближайшем рассмотрении заросли оказались джунглями – такие я видел только в кино, что вызвало изрядное беспокойство. Но делать нечего, нужно было как-то выбираться.
В сторону падения самолета я не пошел, ибо местность была явно непроходимой, да и вряд ли кто из летевших вместе со мной остался жив при таком раскладе. Решил направиться вдоль водного пути, поскольку озеро, в которое упал, скорее всего, было речным заливом. На это указывало медленное течение воды и теряющиеся вдали берега. Что внушало благие надежды. Как известно, все реки впадают в море или океан, по их берегам селятся люди, а потому следовало двигаться по течению вниз. Других вариантов не было.
Но для начала следовало подкрепиться. В последний раз я ел много часов назад, организм требовал калорий. В карманах штанов и пиджака, которые выглядели не лучшим образом, помимо бумажника с влажным паспортом и франками, а также зажигалки с размокшей пачкой сигарет да перочинного ножа, больше ничего не имелось. Разложив все это добро для просушки на плоском камне у берега и прихватив с собой нож, я направился в заросли леса, надеясь там найти чего-нибудь съедобное. Не получилось.
Перевитые лианами деревья были неизвестных мне пород, и бананов или кокосовых орехов на них не наблюдалось, хотя в кронах носились и орали небольшие рыжие обезьяны, обеспокоенные появлением незваного гостя. На разнообразных кустарниках подлеска ягод тоже не имелось и, спустя час, я не солоно хлебавши вернулся на берег. Усевшись на камень, проверил россыпь сигарет с зажигалкой (они высохли и годились в дело), размяв одну, закурил. Надеясь обмануть желудок. Глаза меж тем блуждали по берегу и неожиданно узрели метрах в тридцати впереди движущийся со стороны песчаной дюны к воде выпуклый объект.
– Дак это ж!.. – я едва не подавился сигаретой. И припустил в ту сторону.
Через минуту потенциальный обед в виде здоровенной черепахи лежал нижним щитком вверх, по инерции шевеля лапами, а я довольно потирал руки – подфартило! Затем в голове мелькнула мысль: а откуда она ползла?
– Известно, откуда, – подсказал внутри моряк. – Не иначе, откладывала яйца.
– Какие на хер яйца! – возмутились там же остальные. – Давай, кончай ее и на огонь! Жрать очень хочется!
Тем не менее я прошел по следам, оставленным пресмыкающимся, и в начале их нашел горку песка. А раскопав, обнаружил в глубине полсотни светлых крапчатых яиц. Величиной с гусиные, кожистые и мягкие на ощупь. «Живе-ем», – облизнулся, складывая их в подол рубахи.
Спустя еще час Этьен Готье сидел в тени деревьев у догорающего костра и с удовольствием поедал яйца. По вкусу они напоминали куриные, но были более нежными и маслянистыми. Черепаху я поместил в выкопанную неподалеку в песке яму.
Огородив ее для надежности срезанными в лесу прутьями.
– Ну вот, – сыто икнул во мне моряк, когда трапеза была закончена. – Слушай всегда меня.
Остальные составляющие помалкивали. Не иначе, им было стыдно.
После обеда я уснул, сунув под голову пиджак, сладко и безмятежно. Пробуждение было не из приятных. Рядом стояли три коричневых дикаря с копьями в руках и тихо перешептывались. Заметив, что я открыл глаза, они отпрыгнули в сторону и нацелили копья. Явно собираясь прикончить.
«Не иначе, каннибалы! – мелькнуло в голове. – Щас заколют и сделают кай-кай. Такое уже было с мореплавателем Джеймсом Куком».
Но, как известно, русские не сдаются. В следующий момент я вскочил, схватил лежавший рядом перочинный нож и принял боевую стойку.
– Ну, кто первый? Начинай! Попишу гады! – заорал на великом и могучем.
От моего клича с ближайших деревьев сорвалась стая попугаев, а самый рослый и мускулистый из дикарей (другие были много ниже) выпучил глаза:
– Ни хрена себе, русский?!
Теперь уже опешил я, но быстро овладел собою и сказал:
– Вообще-то я француз. А это просто так. С перепугу.
– Да ладно, – ухмыльнулся здоровяк. – Я тоже вроде как индеец. – После чего пробалаболил что-то своим. Дикари опустили орудия убийства.
Чуть позже стороны сидели друг против друга на песке, скрестив ноги, и вели дипломатическую беседу. В ней участвовали я и тот, что знал русский. Остальные с интересом меня рассматривали. При этом выяснилось, что вместо Бутана я попал в Венесуэлу, нахожусь на берегу великой реки Ориноко, а аборигены – индейцы племени пираха.
«Вот тебе бабушка и Юрьев день, – расстроено подумал я. – Это ж надо куда занесло. Гребаные террористы».
– Да, брат, влип ты по самые не горюй, – покуривая мою сигарету, значительно изрек здоровяк, оказавшийся вождем племени.
Его звали Андрей, а у соплеменников Кайман, и парень был украинцем. В свое время он закончил мореходку в Херсоне, плавал штурманом в торговом флоте, но случилась беда: при заходе в порт Каракаса загулял в местных кабаках и отстал от судна. Затем был таксистом в Маракайбо и собирал каучук в сельве, а потом пристал к индейцам, став вождем их племени.
– Вообще-то пираха раньше жили в Бразилии, но потом ушли сюда, на Ориноко, – сообщил Андрей, мечтательно пуская кольца дыма. – Тут рай земной. Честное слово.
О себе я рассказал, что наполовину француз (мать была русская), по профессии журналист, летел в Бутан сделать репортаж, но не привелось. Какие-то отморозки захватили самолет, а потом случилась то, что случилось.
– Не забирай в голову, – рассмеялся Кайман. – Что Бог не дает, все к лучшему. А репортаж можешь написать о нас, – кивнул на своих спутников. После чего представил их мне. Одного звали Кокои, второго Ораха. Те поочередно хлопнули себя ладонями по груди, согласно кивая головами.
Желая закрепить знакомство, я предложил зажарить сидевшую в яме черепаху, а к ней испечь оставшиеся эмбрионы, что было воспринято гостями с воодушевлением. Индейцы тут же вытащили рептилию наверх, быстро лишили ее жизни и принялись разделывать. Я же оживил все еще тлеющий костер охапкой сучьев, а
