После этого вождь сделав значительное лицо, поднялся с «трона» (наступила тишина) и торжественным голосом объявил о начале пира.
– Я-а-ай-я! – огласился берег радостным криком, и веселье началось.
Жарившие мясо охотники оделяли им участников, а женщины разносили напитки. Когда же первый голод был утолен, несколько молодых парней забили в принесенные с собой барабаны, образовался круг и начались танцы. С каждым часом градус веселья повышался, танцы сменялись песнями с бодрым речитативом и наоборот.
– Хорошо сидим, – смакуя очередную чашу с пьянящим напитком, сказал я Кайману.
– Хорошо, – с довольным видом мотнул он головой. – Слышь, а давай споем нашу?
– Давай, – икнул я, после чего мы не сговариваясь, затянули:
По Дону гуляет, по Дону гуляет,По До-ону, гуляет казак молодой!При первых словах (орали мы будь здоров), индейцы прекратили очередной танец и стали с интересом внимать, а несколько собак – подтягивать. В унисон и удивительно мелодично.
А дева там плачет, а дева там плачет!А дева там плачет над быстрой рекой!..Воодушевило нас сопровождение, и песня полетела над бескрайними просторами Ориноко. Такой со времен Колумба река точно никогда не слышала…
Проснулся я от щебета птиц за стеной, в гамаке с юной индианкой. Та сразу же выскользнула из него и исчезла, а я принялся вспоминать, чем закончилось веселье. Не получилось.
Голова была ясной, в теле приятная истома, я вылез из скрипнувшей сетки и прошлепал пятками на террасу. Там в ярких красках утра сидел, скрестив ноги по-татарски, Кайман, пил из плошки душистый кофе и затягивался сигарой.
– Бонжур, месье, – хитро улыбаясь, сказал он. – Как почивали?
– Ничего, – смутился я. – А что со мной была за девица?
– Это сестра Тайяны, – ответил вождь. – Ты ей понравился, и она ответила взаимностью. Кофе хочешь?
– Откуда он здесь? – потянул я ноздрями дразнящий запах.
– В этих чудных местах есть все, – прихлебнул из плошки Кайман. – Сложнее сказать, чего нету.
Потом я сходил к реке, где совершил утренний моцион, а когда вернулся, жены вождя накормили нас завтраком. Он состоял из жареного угря, бататов и кофе. Когда женщины, убрав «со стола» отправились в лес за дичью, хозяин угостил меня сигарой, оказавшейся весьма недурной, и поинтересовался дальнейшими планами.
– Хочу добраться до Каракаса, а оттуда в Бутан, – ответил я. – Сделать свою работу.
– В настоящее время это нереально, – подумав, сказал Кайман. – Туда от нашей деревни больше четырех сотен километров, а сейчас сезон дождей и подниматься вверх по реке опасно. Нужно ждать осени. А тогда мы сможем доставить тебя до Матурина. Это такой город на половине пути. Оттуда на Каракас летают самолеты. Да и чего тебе спешить? – дружески толкнул меня в бок. – Поживи на природе, отдохни. А работа не Алитет. В горы не уйдет, – он скорчил уморительную рожу.
Так я остался до времени у индейцев пираха.
Они занимались охотой, рыбалкой и сбором лесных даров, а еще выращивали тыквы, маис и некоторые другие овощи на разбитых за деревней огородах. Дни полетели своей чередой, принося массу ярких впечатлений. Я, шутя, освоил язык индейцев и даже стал задумываться, а не остаться ли здесь навсегда. В этом земном Эдеме. Время в сельве текло по своим особым законам, размеренно и неторопливо, мелочная суета отсутствовала, каждый день был наполнен новым и необычным. Но, как и должно быть у каждого человека, уже отравленного цивилизацией, не хватало ее прогресса и сопутствующим ему амбиций… Вскоре они проявились.
Как-то после одной охоты мы возвращались с Кайманом и его бессменными спутниками Кокои с Орахой, добыв только небольшого тапира. При этом вождь заявил, что неплохо бы навестить одну из торговых факторий на реке, где прикупить патронов к его дробовику. Когда же он сказал то же самое индейцам – оба радостно зачирикали, изобразив на лицах восторг и умиление.
– Хотят кашасы. Ром из сахарного тростника – крепкий и губительный для пираха. Эту гадость я им пить запрещаю. Но все равно, как услышат или увидят, просят. Дурное влияние бледнолицых.
– Это да, – согласился я, вспомнив историю американских индейцев. Как северных, так и южных. – А у тебя есть, чем платить торговцам? – поинтересовался у вождя.
– Раньше пираха вели с ними натуральный обмен. Дары сельвы на необходимые товары. Сейчас мы чаще берем деньги, и я покупаю товары сам. Так меньше обмана.
– В таком случае хочу помочь племени, – заявил я. – У меня для этого есть средства.
Такое решение возникло не спонтанно. Волобуев уже три месяца провел с индейцами, пользуясь их гостеприимством, при том что пираха жили небогато; умением в охоте и рыбалке не отличался, являясь фактически нахлебником, и мне как бывшему гражданину страны Советов, а также коммунисту, было стыдно.
– А вот это зря, – сказал Кайман. – Ты наш гость, а пираха бескорыстные ребята.
– В таком случае хочу сделать им подарок, – продолжал настаивать я.
– Тогда другое дело, – согласился вождь. Что-что, а подарки дети природы уважают.
На факторию мы отправились спустя два дня, в том же составе. В качестве даров леса, предлагаемых на обмен, Кайман захватил шкуру анаконды, которая высоко ценилась, а также корзину бразильских орехов. Известные со времен Колумба и названные испанцами «миндаль», они считались средством сохранения молодости и долголетия.
Я по такому случаю прихватил свой европейский костюм с рубашкой и штиблетами, которые бережно хранил, ограничиваясь тем, что носили индейцы. Еще прихватил пятьсот франков, а также алмаз из своей заначки. Заодно соскоблил щетину на лице, воспользовавшись бритвой вождя, оставшейся в числе других его вещей из прошлой жизни.
Ранним утром, погрузившись в лодку, мы выгребли на еще туманную Ориноко и направились по ней вниз. В сторону разветвленной дельты. С каждым километром река становилась все шире, туман исчез, и по берегам открылись многочисленные протоки, а на вторые сутки стала чувствоваться близость океана. Вода стала мутной, потеряв прозрачность, и солоноватой.
– Так вот она какая, дельта, – восхищенно оглядывал я бескрайнюю гладь с синеющими вдали лесами.
Затем невозмутимо работавшие веслами индейцы приблизились к правому берегу, от которого вверх поднималось скальное плато. Наш челн прошел рядом с низвергавшимся оттуда величественным водопадом, пираха, к которым присоединился Кайман, удвоили усилия, и челн вошел в довольно обширную лагуну с пологими берегами. На одном из них раскинулся живописный городок с разнокалиберными, крытыми красной черепицей и гофрированным железом домами, несколькими причалами, у которых стояли катера с лодками и католической церковью на пригорке.
– Да тут целый город, – поцокал я языком, взглянув на Каймана.
– Местные племена называют его факторией, – ответил тот. – По старой привычке.
После этого мы пришвартовались у самого дальнего безлюдного причала, где я переоделся, оставили индейцев охранять лодку и вместе с Кайманом, прихватив корзину, отправились на берег. На нем, по случаю визита, были армейского образца панама, шорты с такой же рубахой и легкие сандалии.
В городке
