В то утро мы драили, а потом смывали из пожарных рукавов палубу, и я сделал лениво орудовавшему шваброй поляку замечание, на что тот, буркнув «Мав че в дупу»[24], харкнул мне под ноги. Я тут же вспомнил наставления по боевой подготовке и врезал хаму по морде. Гремя шваброй и ботинками, тот покатился по палубе, а потом с криком «Еще Польска не згинела!» вскочил и ринулся на меня. За что получил второй удар – под дых. Драться я умел и уважал это дело.
Пускающего сопли поляка утащили вниз, после чего мы продолжили работу.
Так как вся эта нация весьма любила жаловаться, он обратился к капитану, но тот порекомендовал Пинскому быть более осмотрительным и надлежаще выполнять свои обязанности. На этом инцидент был исчерпан, а боцкоманда прониклась ко мне уважением. К слову, на флоте весьма уважают мордобой как средство воспитания. Можно вспомнить того же Станюковича, Мариетта, Форестера или Джека Лондона. Там всё правда.
Между тем плавание продолжалось, Южная Атлантика впечатляла величием и непередаваемыми картинами. В прошлой жизни в годы службы на флоте мне довелось в основном бывать в заполярных морях, которые не радовали глаз разнообразием красок. Тут же был весь их спектр, с преобладанием ультрамарина. По утрам океан искрился золотом солнечных лучей, днем покрывался серебром, а вечерами отсвечивал пурпуром заката. Раз за разом за кормой появлялись стремительно скользящие в воде дельфины, иногда ее чертил акулий плавник, в небе на гордо расправленных сильных крыльях неподвижно висел фрегат.
Мыс Доброй Надежды мы обогнули без проблем и вошли в Индийский океан при благоприятной погоде. Но у Мадагаскара попали в шторм, длившийся несколько суток. Хождение по палубе было ограничено, и после вахт команда обреталась в каютах. Ван Ли, с которым за время плавания я сошелся довольно близко, оказался весьма интересным человеком. В свое время он учился на историческом факультете Пекинского университета, который бросил, став во времена Культурной революции хунвейнбином. Как известно, отряды этих молодых людей, состоявшие в основном из студентов высших и средних учебных заведений, были созданы по инициативе Мао Цзе Дуна для борьбы с инакомыслящими. Однако в ходе революции они вышли из-под контроля и по приказу Великого кормчего были объявлены вне закона. В результате часть молодежных активистов была уничтожена армией и народной милицией, оставшихся выслали в дальние районы на перевоспитание, а некоторые, в том числе Ван Ли, бежали из страны. Неудавшийся историк добрался до Кореи, где нанялся матросом на судно, следовавшее в Латинскую Америку, и связал свою жизнь с морем…
Потом шторм кончился, задул попутный муссон и, завершив двухмесячное плавание, мы бросили якорь на рейде Калькутты.
Далее был таможенный контроль, недолгий карантин, переход в грузовой порт и выгрузка нефти. После чего я получил расчет, пожал руки Ван Ли с другими членами команды и, собрав вещи, тепло простился с капитаном.
– И куда теперь, сынок? – поинтересовался сеньор Хуан, проводив меня до трапа. – Если, конечно, не секрет?
– Познакомлюсь с Калькуттой, а потом отправляюсь в Бутан, – улыбнулся я. – У меня там дела. Спасибо вам за все, что для меня сделали.
– Пустое, – махнул рукой капитан. – Люди должны помогать другу. Удачи.
Глава 2
Неожиданная встреча. Я становлюсь ламой
Первый человек, которого я встретил на причале, был Кайман. В белом европейском костюме и шляпе. Он величаво стоял, расставив ноги в начищенных туфлях, и дымил сигаретой.
– Явление Христа народу? – выпучил я глаза. – Ты откуда здесь взялся?
– Пути Господни неисповедимы, – рассмеялся вождь, после чего заключил меня в дружеские объятия.
А далее сообщил, что спустя пару недель после моего отъезда в деревню наведались иммиграционные власти, начавшие интересоваться им и мною. Мол, незаконно въехали в страну, а значит, подлежат выдворению.
– Это, не иначе, с подачи американцев, – нахмурился я. – Ну и что дальше?
– Я им сказал, мол, ты уже свалил, а куда – не знаю, после чего мне приказали убираться из Венесуэлы, заявив, что в противном случае посадят. Ждать, пока они это сделают, я не стал, и когда власти убыли, дав мне на сборы двадцать четыре часа, провел ряд организационных мероприятий. Для начала назначил Ораху вождем, а Кокои шаманом, сообщив им, что убываю в командировку, вслед за чем, прихватив наличность, отправился к сеньору Мигелю, у которого выяснил, что ты отплыл в Калькутту. Ну а дальше дело техники. Сначала перелет на Дакар, а оттуда сюда. Здесь устроился на работу и вот пришел тебя встретить. Надеюсь, возражений не имеется?
– Обижаешь, – потрепал я друга по плечу. – Ты для меня столько сделал. А я добра не забываю.
– Ну что, тогда поехали ко мне? – сдвинул он на затылок шляпу. – Отметим, так сказать, встречу.
– Нет вопросов, – сказал я. – Двинули.
Оставив позади порт со скользящими в вышине стрелами кранов, жужжащими у судов погрузчиками и снующими там докерами, мы вышли на обширную стоянку, где Кайман подвел меня к небольшому «фольксвагену».
– Мой служебный автомобиль, – сказал, когда уселись в кабину, после чего завел мотор, и мы выехали в город.
Калькутта шумела разноголосицей уличной толпы, гудела клаксонами машин и непередаваемо пахла. Проехав в потоке автомобилей и рикш, мы свернули на одну из улиц и остановились у построенного в европейском стиле рядом с древним буддийским храмом трехэтажного дома. Судя по виду, он знал лучшие времена, но выглядел еще довольно прилично.
– Это гостиница, у меня здесь номер на двоих, – сказал Кайман, и мы выбрались из машины.
В затененном прохладном фойе с допотопной мебелью, скрипящим под ногами паркетом и кожаным продавленным диваном за стойкой администратора нас встретил смуглый пожилой индус в тюрбане и белой накидке, который, поприветствовав гостей, вручил Кайману медный ключ с брелоком. На третий этаж мы поднялись по вытертой ковровой дорожке, поскольку лифт в гостинице отсутствовал, прошли по длинному, с высокими дверьми коридору и остановились у одной. С номером «54».
– Силь ву пле, – сказал вождь, отпирая ее ключом. – Это мои пенаты.
«Пенаты» состояли из прихожей, довольно просторной комнаты, ванной с туалетом, а также выходящей на теневую сторону лоджией, увитой каким-то цветущим растением. Издававшим сладкий запах. Мебель, телевизор и холодильник были шестидесятых годов, но жилище выглядело чистым и уютным.
– Так, ты пока располагайся и, если есть желание, прими душ, а я спущусь вниз, закажу ужин в номер, – сказал Кайман.
Сунув вещмешок в шкаф, я прошел в ванную, где, раздевшись, с удовольствием ополоснулся под прохладным душем, а когда вернулся назад, Кайман, облаченный в шорты и футболку, доставал из холодильника запотевший сифон, оплетенный сеткой.
– Как насчет содовой со льдом? – поставив его на журнальный столик, направился к буфету.
– Не откажусь, – опустился я в кресло.
Чуть позже, сидя друг
