Так случилось, что во время перелета из Дакара в Калькутту его соседом в кресле оказался менеджер одной местной компании, занимавшейся поставками чая в Европу. Они познакомились, и менеджер предложил вождю в компании место переводчика.
– Работа не пыльная, да и платят прилично, – сказал Кайман. – Так что не бедствую.
Потом в дверь постучали, на пороге возник официант с подносом, в белом дхоти.
– Мехербани сахиб[25], – изобразил он легкий поклон, вслед за чем накрыл стол и удалился.
К горячей курице с рисом, рыбе, сыру и зелени хозяин добавил бутылку замороженной «Столичной» из холодильника.
– Откуда? – удивился я.
– Презент, – сковырнул колпачок с бутылку Кайман. – Помимо Европы компания работает с Советским Союзом.
Затем мы выпили за встречу и отдали дань ужину. Вкусному, но с изрядным количеством перца и других, неизвестных мне специй. Между тем на город опускался вечер, жизнь в нем понемногу замирала, зной спадал, и мы вышли в лоджию, подышать свежим воздухом. Там стояли два бамбуковых стула, мы уселись в них и закурили.
– Послушай, Этьен, – сказал после недолгого молчания Кайман, – как ты смотришь на то, если я отправлюсь с тобой в Китай? Индия не по мне. К тому же здесь нездоровый климат.
– Буду только рад, – без колебаний ответил я. Кайман был настоящий друг, и ему можно было верить.
– Только в Китае мы отправимся в особый район, он зовется Тибет, – добавил я, взглянув на вождя. – И там я продолжу дело Увааты, став ламой.
– Да, в Тибете нас сам черт не найдет, – рассмеялся Кайман. – Хорошо придумал. Кстати, хочу задать тебе вопрос, – он глубоко затянулся сигаретой.
– Давай – кивнул я.
– Ты русский?
– Почему так решил?
– Когда ты болел малярией, то бредил на русском языке и кое-что о себе рассказывал.
– Например?
– Что выпускник Высшей школы КГБ, а потом служил в контрразведке. И еще. Разное.
Запираться дальше не было смысла, мне не хотелось обманывать Каймана, и я рассказал ему все. О своей прошлой жизни, смерти и чудесном воскрешении. Когда закончил, на небе взошла огромная луна, более яркая, чем в Северном полушарии, в воздухе почувствовались запахи речных испарений, а со стороны храма замелькали тени летучих мышей. Создавая иллюзию потусторонности.
– Да, – нарушил долгое молчание Кайман, выслушав мою историю. – Если бы это рассказал кто другой, ни за что бы не поверил.
– Почему? – не согласился я. – В мире были и есть подобные люди. Например, тот же Нострадамус, Мессинг и Ванга. Биографии их весьма туманны, вполне возможно, что они проживали вторую жизнь. Почему и стали прорицателями.
– Так ты знаешь все события, которые нас ждут? – вытряс из пачки пару сигарет Кайман, и мы снова закурили.
– Нет, – выдул я изо рта дым. – Только самые значительные. Ну и те, которые отложились в памяти. Так что никакого дара предвидения у меня нет. Все укладывается в законы физики.
– Кроме встречи с Творцом и воскрешения, – сказал Кайман. – Это какая-то чертовщина.
– Не скажи, – снова возразил я. – Об этом говорят практически все религии.
– И какова твоя цель? Изменить мир? Или что-либо другое?
– Мир изменить нельзя, – философски изрек я. – Все, кто пытались это сделать, плохо кончили.
– В смысле?
– Иисус Христос пришел к людям учить их добру и справедливости. Не вышло. Люди его распяли. Затем это же попытался сделать в своем понимании Адольф Гитлер, возомнив себя мессией. В результате, убив миллионы, потерпел крах и покончил жизнь самоубийством. Сейчас наши вожди ударными темпами строят коммунизм. Тоже явная утопия. Так что никаких иллюзий на этот счет я не питаю.
– Тогда остается «или» – вспыхнул напротив светлячок сигареты. – Что ты вкладываешь в это понятие?
– Ничего. Я буду предрекать будущее в меркантильных интересах, а еще водить за нос сильных мира сего. Разных там президентов, королей, генсеков и миллиардеров.
– А что? Лично мне это по душе, – заявил Кайман, после чего светлячок, прочертив дугу, исчез. Словно его и не было. Ну а потом мы отправились спать. Утро вечера мудренее.
Весь следующий день (это было воскресенье) приятель знакомил меня с городом. Город был из тех, которые потрясают и очаровывают одновременно. Интеллектуальная и культурная столица Индии являла миру известных поэтов, писателей и лауреатов Нобелевской премии. Десятки мест в ней представляли бенгальский танец, поэзию, искусство и кино. При этом третий по величине город страны уже давно ассоциировался с образами человеческих страданий для жителей Запада. Крайняя нищета тесно соседствовала с монументами британской колониальной архитектуры, подавляющее большинство которых находилось в плачевном состоянии. После потери статуса политехнического центра Индии в начале века, болезненного раздела страны в 1947—м и потока беженцев в результате индо – пакистанской войны Калькутта стала синонимом упадка и бедности.
К вечеру мы изрядно уставшие (а я еще и переполненный впечатлениями) остановили машину у небольшого местного ресторанчика неподалеку от общественного городского парка, именуемого Майдан и являвшегося предметов особой гордости калькуттцев. На его обширной, зеленой территории располагалось множество игровых площадок, стадионы, мемориал королевы Виктории и даже монарший гольф-клуб. Еще в парке щипали зеленую травку коровы с лошадьми, а местные аборигены устраивали пикники и стирали в прудах свою одежду. Ресторанчик стоял под сенью арековых пальм и имел открытую, затененную цветущим жасмином часть с несколькими пустовавшими столиками.
– Так, сейчас подкрепимся блюдами индийской кухни, – когда мы уселись за столик, Кайман подозвал официанта. Изъясняясь с тем на смеси английского с бенгальским, приятель сделал заказ. В него вошел суп, именовавшийся «дал бхат», состоявший из бобов, томата, риса и имбиря, креветки, запеченные в горчичном масле, а также горячие лепешки «пури», которые мы употребили с большим аппетитом. На десерт – что-то вроде пирожных, называвшихся «сандеш», приготовленных из мягкого творога с кардамоном, украшенных кокосовой стружкой, а также традиционный черный чай, сваренный с молоком и пряностями, именуемый «масала», которого я употребил две чашки.
– Ну как тебе? – утирая губы салфеткой, поинтересовался Кайман, отвалившись на спинку стула.
– Убедительно, – ответил я. – Кухня у них явно лучше европейской.
– Восток дело тонкое, – голосом товарища Сухова изрек Кайман, и мы громко рассмеялись.
Далее расплатились, прикупив здоровенный ананас и бутылку рома «Олд Монг», после чего сели в машину и отправились в гостиницу. Там, поочередно приняв душ, напластали ананас тонкими ломтями, откупорили ром и стали верстать план будущего мессианства.
По нему нам надлежало изучить вопрос обращения меня в ламу. Кайман, в силу своего атеистического мировоззрения, а также любви к мирским утехам, таковым быть особо не желал и согласился взять на себя роль посредника с внешним миром. Как было на Ориноко.
По существующим канонам буддизма, стать его проводником можно было двумя путями. Посвятить себя служению с малых лет, что в силу моего
