***
В это же время Анна, сидя в гостиной, читала дневник Сары. Первую половину тетради она пролистала — записи о медовом месяце во французских Альпах, может, и представляли определенный интерес, но в данный момент волновали её в последнюю очередь.
“14 августа 1859 года.
…Виктор говорит, что причина кроется в моём положении, и до недавнего времени я и сама, признаться, думала так же, но после того злополучного вечера взгляды мои пошатнулись. Я не понимаю, что происходит, но сердцем чувствую — будет лучше, если мы уедем из этого дома. Еще несколько месяцев назад я всей душой желала, чтобы наш ребенок родился здесь, в Райдхайме, но теперь страшусь этой мысли…”
“27 августа 1859 года.
…Я не знаю, как объяснить увиденное мною вчера, но то, что было в моей спальне — не человек. Не ЖИВОЙ человек. Быть может, это всё игра моего воображения? Быть может, я схожу с ума?.. Мне страшно. Страшно оставаться одной, страшно рассказать об этом Виктору. Я постоянно чувствую, что за мной наблюдают. Но кто?.. Или что?..”
Следующие несколько страниц были вырваны. У Анны вспотели ладони. Выходит, супруга Виктора испытывала то же, что испытывает сейчас она.
“12 сентября 1859 года.
…Поиски истины привели меня в городской архив. Благодаря связям Виктора с доступом не возникло особых проблем. Я наврала смотрителю, что собираю городские легенды и пишу историю Торнтона. Давеча милый старичок вручил мне несколько коробок — пришлось вызывать двоих слуг, чтобы доставили их в Райдхайм… Информации было немного, и если бы не мои СНЫ и ВИДЕНИЯ… Теперь всё сложилось для меня в ясную картину — ужасающую истину… Истину, которую не вообразишь даже в самом страшном кошмаре.”
“13 сентября 1859 года.
…Виктор был потрясён открывшейся правдой, но сказал, что уехать сейчас мы не можем, и ему надо, как минимум, привести в порядок дела. Я знаю, он не верит мне, и я не смею винить его. Виктор не видел того, что видела я…”
Анна закрыла глаза и перевела дух. Пальцы, дрожа, застыли над исписанным мелким почерком листом. Она чувствовала, что как никогда прежде близка к истине — истине, возможно, куда более мрачной, нежели может предположить. Анна перевернула страницу.
“29 октября 1859 года.
…Я не знаю, к кому попадёт эта тетрадь, и смею лишь надеяться, что тот, кто сейчас держит её в руках, сможет сделать то, что не удалось мне. Я чувствую, что время моё на исходе. Об одном лишь молю Бога — пусть он сохранит жизнь моему ребёнку, который совсем скоро должен появиться на свет. Сохрани его, Господи милосердный!..”
“30 октября 1859 года.
…Всё, что было известно ранее — иллюзия, пшик. Яркая обложка, скрывающая гнилое и зловонное содержимое. Всё, что было известно о семье Тремейн — всё построено на лжи и крови.
Луиза — добропорядочная жена и главная благодетельница округи в действительности являла собой натуру алчную и беспринципную. Душа её была уродлива настолько, насколько прекрасна была её внешность. Догадывался ли об этом Акерлей, когда вёл её под венец? Узнать это, увы, уже не дано — он унёс свою тайну в могилу.
… Люсиль же (мне стоило больших трудов узнать имя этой девушки) устроилась в Райдхайм горничной, и вскоре обратила на себя внимание хозяина. Акерлей всей душой полюбил эту чистую, бескорыстную девушку, столь не похожую на его жестокую и холодную супругу. Кроме того, Луиза, как я выяснила, была бесплодна.
…Мне трудно описывать, дальнейшие события, заново прокручивая в голове тот кровавый ужас, что последовал далее. Но я должна. Я верю, что эти строки ещё сыграют свою роль.
…Как нетрудно догадаться, настал час, когда Луиза узнала о связи Акерлея с прислугой. “СМЕШОН КРИЧАЩИЙ В ЯРОСТИ, НО СТРАШЕН МОЛЧАЩИЙ В ГНЕВЕ”. Ни словом, ни делом она не дала понять, что ей известно о романе Акерлея и горничной. Она ждала.
Луиза догадывалась, что близок час, когда муж потребует у неё развода, тем более, что Люсиль, по её сведениям ждала ребёнка.
…Все эти события происходили незадолго до отъезда Акерлея в Америку по делам службы. Командировка предстояла длительная, почти на год, и отменить её Акерлей не мог. Возможно, если бы Люсиль сразу сказала ему о своей беременности, всё сложилось бы иначе, но по каким-то причинам девушка оттягивала это признание, чем подписала себе смертный приговор.
…Итак, Акерлей уехал, но прежде уволил Люсиль и оставил ей сумму денег на первые несколько месяцев, обещав, что по прибытии в Штаты пришлёт ещё. И он действительно не собирался отказываться от своих слов — Люсиль стала смыслом его существования…
У Анны задрожали руки. Она уже смутно догадывалась о том, что было дальше, но разум отказывался верить в столь чудовищную правду.
“…Подкупленный констебль и его помощники, доставили беременную Люсиль обратно в Райдхайм, где Луиза заперла её в подвале. Она понимала, что это её последний шанс удержать мужа и не оказаться выставленной на улицу. До самых родов несчастную девушку держали взаперти — Акерлею же Луиза сообщила о своей беременности. Она знала, что совесть не позволит ему уйти от той, что носит под сердцем его ребёнка.
…Сложно представить, через какой ад прошла Люсиль, пока сидела в подвале, не видя ни солнца, ни неба — лишь свою бессердечную и обезумевшую тюремщицу.
… Когда ребёнок появился на свет, Луиза убила Люсиль. Тот же констебль велел своим помощникам похоронить несчастную в лесу.
…Через год Акерлей возвратился из Америки и почти сразу узнал, что возлюбленная сбежала вместе с деньгами. Поверить в это было сложно, и какое-то время он даже пытался разыскать её, но Луиза хорошо замела следы.
…Акерлей умер спустя пять лет. Я не знаю наверняка, но смею предположить, что и здесь не обошлось без вмешательства его жены.
Оставшись одна с дочерью, живым напоминанием неверности мужа, Луиза выплескивала на неё всю ненависть, и Демельза уехала из Райдхайма, едва отметив восемнадцатый день рождения.
Что было дальше — известно всем.
Эта история и есть начало проклятия рода Тремейн”.
Анна выронила тетрадь. Её трясло как в лихорадке, но разум был на удивление ясным. Не было никакой ведьмы, никто не приходил в дом Тремейнов и не проклинал Луизу. “Смотри, как я смотрела. Страдай, как я страдала”. Анна вспомнила свой кошмар, вспомнила уродливое существо в спальне и, наконец, заколоченную дверь в подвал. “Всё это время я видела ЕЁ”. Ненависть и злоба, сосредоточенные в стенах Райдхайма, исходили не от Люсиль.
Всё это время она шла по
