- И я рада, что ты сделал это, - прошептала Тауриэль, обращаясь к нему одному.
Он счастливо кивнул, глядя, как она делает глубокий вдох, подготавливаясь произносить следующие слова церемонии вместе с ним.
*********
- Мы благодарим Махала, без чьей руки камень не имел бы формы. Также мы возносим хвалу Всеотцу, чьё дыхание вдохнуло в камень жизнь, - проговорила Тауриэль, присоединяя свой голос к голосу Кили.
Эти слова были истинно гномьими - эльфы полагали, что их тела были созданы из почвы, из которой произрастало всё сущее, рукой самого Илуватара - но тем не менее, она находила эту мысль прекрасной. Не имело значения, чьи руки впервые придали эльфу или гному телесную форму, дух или фэа всё равно оставался даром Всеотца. Её не волновало, что она обращалась к гномьим легендам о сотворении, наоборот, Тауриэль считала их совершенно уместными, чтобы открыть эту брачную церемонию, вспоминая о том, что ей были даны и тело, и душа, и она собиралась отдать их Кили.
Теперь он улыбался ей, и Тауриэль не могла припомнить, чтобы она когда-нибудь видела его более счастливым. И конечно же, никогда раньше она не казался ей более царственным; и в самом деле, в другом мире его легко можно было бы принять за короля. На нём был серебряный венец с сапфиром, а в волосах было больше скреплённых серебром кос, чем обычно носил его брат, включая две косички, обрамлявшие лицо, которые она заплела ему сама. Кили был одет в бархат и богатую тиснёную кожу цвета тёмного красного вина в сочетании с густой синевой, традиционной для королевской семьи.
Тауриэль с трудом удержалась от смеха, заметив, что даже в день собственной свадьбы он не потрудился застегнуть последние пряжки на воротнике кафтана, а потом хихикнула вслух, вспомнив, как когда-то сама обещала спасти его даже от слишком официального гардероба. Услышав её, Кили удивлённо приподнял бровь, и ей пришлось крепко сжать губы, чтобы избежать дальнейшего нарушения приличий. Однако Морвен пресекла любые последующие попытки их молчаливого общения.
- Лакхад, сын Хаджмеля*, я засвидетельствую твои клятвы моей сестре, - проговорила она, сдерживая весёлую дрожь в голосе.
В глазах Кили мелькнули последние искорки смеха, прежде чем лицо его опять стало торжественным.
- Татруна, - он погладил большим пальцем её ладонь, дотронулся до кольца, которое она уже носила от него, - Я принимаю тебя, как сокровище моих рук, драгоценность моего сердца. И звезду неба моего, - Тауриэль знала, что эту последнюю строчку клятвы Кили добавил от себя, - И я буду лелеять тебя превыше любого богатства.
- Как ты скрепишь свою клятву? - спросила Морвен.
Фили передал что-то брату, и тот протянул вперёд простое золотое кольцо, и Тауриэль показалось, что она мельком заметила на внутренней стороне какие-то руны. Кили сжал её правую руку и продолжил:
- С этим золотом, добытым из камня, я отдаю тебе тело моё: дело и силу рук моих, детей семени моего.
Он надел кольцо ей на указательный палец.
- И с каждым вздохом моим, - продолжил он, - Я вручаю тебе дух мой: желание и любовь сердца моего, честь моей души.
Тауриэль склонилась к нему, и Кили, нежно обхватив её за шею, притянул её губы к своим. И хотя раньше он дарил ей намного более страстные поцелуи, но это лёгкое прикосновение она ощутила, как искру, которая зажгла в ней долго сдерживаемое пламя. Вероятно, он почувствовал то же, потому что она заметила, как заалели его щёки.
- Татруна, дочь Гаэрина*, я засвидетельствую твои клятвы брату моему, - заговорил Фили.
Он улыбнулся, и Тауриэль почувствовала к нему прилив нежности за то тепло, с которым он всегда относился к ней. Она снова посмотрела на Кили.
- Лакхад, я принимаю тебя, как сокровище рук моих и сердца моего. Мою Луну среди звёзд. И я буду лелеять тебя превыше всего, что есть яркого и прекрасного в мире, - чтобы отразить то, что ценнее всего дя эльфа, Тауриэль слегка изменила свою клятву по сравнению с тем, что говорил Кили, и он заверил её, что на значение это не повлияет.
- Как ты скрепишь свою клятву? - спросил Фили.
Теперь уже она приняла кольцо от Морвен. Конечно, Кили уже видел его, ведь он сам делал его по её инструкциям и украсил простым, элегантным узором, похожим на дорожку из звёзд, вырезанную на одной стороне полосы.
- С этим золотом, добытым из камня, я отдаю тебе тело моё: дело и силу рук моих, детей чрева моего.
Тауриэль надела кольцо ему на палец и, вспомнив, как в первый раз взяла его за руку, осторожно переплела свои пальцы с его. С тех пор они узнали друг о друге так много, но она всё равно до сих пор чувствовала тот же самый отчаянный трепет в животе, понимая, что этот момент изменил всё.
- И с каждым вздохом моим я вручаю тебе дух мой: желание и любовь моего сердца, честь моей души.
Её поцелуй длился чуть дольше, и ощутив едва заметную перемену в его настроении, она поняла, что Кили был близок к тому, чтобы поцеловать её гораздо крепче, чем в первый раз. Тауриэль со вздохом выпрямилась, и Кили вздохнул тоже, а затем Фили поднял высоко вверх их сплетённые руки.
- Я свидетель союза Лакхада и Татруны, - провозгласил он.
- Как и я, - эхом отозвалась Морвен.
- И все мы, - хором повторили собравшиеся вокруг гости.
Тауриэль узнала много знакомых голосов, в том числе голос короля и его сестры. Кили усмехнулся ей, и она подумала, что он выглядит таким довольным, как будто достал луну с неба. Он взял её под руку и повёл по коридору к столу, где они вдвоём, а также Фили и Морвен, подписали длинный и изысканно оформленный брачный контракт. А потом новоиспечённые муж и жена повели процессию весёлых гостей в пиршественный зал.
*********
- Поздравляю, сестра, - с довольной ухмылкой Фили поставил на стол перед Тауриэль широкую хрустальную чашу, до краёв полную несколькими пинтами эля.
- Спасибо, Фили, - ответила она с теплотой.
Эльфийка посмотрела на кубок. Он заметил, как она лишь чуть расширила глаза, и это было единственным признаком её удивления. Больше всего ему нравились её энтузиазм и полная невозмутимость даже перед лицом тех вещей , которые наверняка казались ей очень и очень странными.
- Это брачная чаша, - пояснил старший принц, когда Тауриэль протянула руку к огромному сосуду для питья. Он уже испытывал к ней какую-то странную собственническую, братскую привязанность, которая не позволила бы ему довести её этой лёгкой шуткой
