В итоге мы потеряли сорок минут. Все на нервах, дружно ругаясь, мы месили грязь, тыкались в проулки, как слепые котята. «Тупик», описанный Вадимом, оказался где-то за гранью разумного. Два поворота, снова издевательски узкий проезд. Еще одна машина! Фары осветили задний бампер, номерной знак. Я выругался по инерции, вскинул руку, чтобы ударить по клаксону. Видимо, совсем мозги заклинило. Варвара перехватила мою руку, зашипела:
— Ты что делаешь? Это же ее машина… Гаси фары, сдавай обратно.
Я действительно чуть не совершил колоссальную глупость. Сердце рухнуло в пятки. Поворот рычажка, воцарилась темень. Я медленно сдавал назад, на свой страх и риск, дважды зацепил зеркалами заборы. Какие мы идиоты! Если Крапивина на даче, она могла заметить свет. А могла и не заметить — лотерея, блин…
Я вывел машину задним ходом в перпендикулярный проезд, сдал немного назад, остановился.
— Что делать? — прошептала Варвара. — Там высокие заборы, не лезть же через них?
— Ты точно не полезешь, — проворчал я. — Пойду сам, проберусь через соседей — у них забор пониже. А ты сиди и не высовывайся, звони Кривицкому, где их носит? Двигатель пусть работает, пересядь на мое место… На рожон не полезу, не волнуйся, — я отыскал ее дрожащую руку, сжал. Девушка прерывисто дышала, волновалась, в темноте поблескивали глаза. — Я просто на разведку, не бойся. Не выходи из машины, ты одета не по сезону, можешь простыть.
Я вышел из машины и онемел от изумления. Ветер отсутствовал. С неба нереально крупными, пушистыми хлопьями падал снег — первый снег в этом году. Он падал медленно, торжественно, покрывал землю, крышу и капот моей машины. Снега было много, нереально много — он валил и не кончался…
Глава двенадцатая
Дачный поселок вымер. Я перебрался через сломанный штакетник, перебежал по дорожке до следующей ограды — мимо сараев, примитивных туалетов, остовов теплиц. На следующем участке пришлось пролезать через голую малину. Почему не пригнули и не связали?
Свежий снег скрипел под ногами, я проваливался в ямы, запинался о какие-то бочки, ведра. Можно подумать, я сам был одет по сезону! Ботинки на тонкой подошве, курточка с условным утеплителем, легкая шапка с козырьком…
Я освоил три участка, сломав по дороге стойку для клематиса и порвав какую-то трубу. Подмерзали ноги. Я поздно сообразил, что оставил в машине перчатки, но не возвращаться же! Я опять пролез через изгородь, символически разделяющую участки, присел за сараюшкой.
Передо мной возвышался дом — тот самый, под номером 20, по улице Рябиновой. Добротный, кирпичный низ, деревянный верх. Дымок из трубы не вился, как я ни всматривался. Но в доме кто-то был — на продолговатой мансарде за шторами поблескивали огоньки. Я сидел за сараем, набирался храбрости. На втором этаже что-то происходило.
Снег продолжал валить, но видимость, хоть и слабая, оставалась. Я всматривался, решал дилемму. Неизвестно, когда подъедут полицейские, а вдруг эта бестия уже проводит ритуал? Резонные сомнения по поводу данного мракобесия еще оставались, но все же… Я многого еще не знаю.
В центральной части дома выделялось крыльцо с входной дверью. Слева, на торцевой части здания, — лестница наверх. Наверху площадка с перилами — подобие балкончика. Неизвестно, можно ли с первого этажа попасть наверх, но по этой лестнице, очевидно, можно…
Я скользнул вдоль грядок, выудил из кармана травматический «ПМ-Т». Внешне похож на настоящий, но вместо нарезного — ствол с гладким каналом, а в обойме восемь патронов с резиновыми пулями. То, что у преступницы с собой боевое оружие, я даже не сомневался — ей по службе положено…
Я подкрался к входной двери, осторожно потянул ручку. Заперто. Заскользил вдоль фундамента — к торцу. Лестница на мансарду была крута, состояла из двух изогнутых пролетов. Я поднимался на цыпочках, прижимался к перилам. Забрался на огражденную площадку, присел на корточки.
Здесь тоже находилась дверь, а справа от нее — окно, задернутое шторой. Я подошел к двери, взялся за ручку. Тоже заперто, причем изнутри. Дышать становилось трудно, колотилось сердце. Я не чувствовал холода. По шторе бегали блики мерклого света. За дверью поскрипывали половицы, доносилось приглушенное бормотание…
Разум отключился, я плохо понимал, что делаю. Это было безумие. Деревянный ящик под козырьком крыши, ржавое железо, какая-то стальная муфта, давно утратившая свое значение. Хозяйство опального мужа, специалиста по бурению скважин, выбросить руки не дошли…
Я стиснул эту муфту, прикрыл глаза левым предплечьем — и шарахнул по средней части оконной рамы! Удар был точен. Рама ввалилась внутрь, посыпалось битое стекло. Я перевалился через тощий подоконник, обрезался обо что-то, порвал одежду. Повалился боком, но тут же вскочил, вытянул руку с пистолетом:
— Ни с места! Стреляю!
Все было мутно, покачивалось, плыло. Я смотрел как через запотевшее стекло. Почему так жарко? Это неправдоподобно, здесь не может быть жарко, дачу не топили! Что за странные запахи?
Я добился своего — мое появление стало сюрпризом. Но поможет ли? Я сжимал рукоятку, целился в фигуру, застывшую в другом конце помещения.
Оба окна плотно задрапированы. Желтоватое мерцание скользило по пространству, тени таились в углах, блуждали по потолку. Комната почти пустая, вытянутая. На другом конце — окно. Посреди пространства — примитивный стол. На нем артефакты, украденные из музея. Короткий нож из кости хищного животного с затейливой рукояткой. Матово поблескивающая емкость, напоминающая пепельницу. Приземистый подсвечник с прихотливой вязью — в него были вставлены несколько свечей, они распространяли тусклый свет и коптили. Женщина стояла между столом и окном, держала двумя руками еще один артефакт — страшноватую чашу в виде сомкнутых дланей скелета.
Поколебавшись, она опустила чашу на стол. Похоже, она пила перед моим эффектным появлением. Содержимое чаши источало сильный запах. Или не только оно…
По правую руку от женщины лежали еще
