– Не могла бы, и вообще, ты не понимаешь, – возразила душа. – Тело – это условие. Тело – это я. Я без него не могу.
– Ну, допустим, допустим, – продолжала резонировать Пустота. – Но как ты планируешь все это осуществить?
– Слушай, перестань прикидываться дурой! – вспылила душа. – Ты и сама все прекрасно знаешь! Суть пустоты в том, что ее может наполнить собой любой – кто окажется рядом и кто знает магическую формулу. А я, между прочим, знаю – и произнесла уже. Ты, кстати, ответила по форме, чем ее инициировала. И теперь ты – сосуд, а мы с ним наполнение сосуда. И так будет до тех пор, пока я не произнесу конечного слова. Ты согласна с этим?
– Согласна, согласна! Делать-то что?
– Будем тащить парня к выходу, наверх.
– Кто тащить будет? У меня рук нет.
– Ладно, я потащу. Хотя, заметь, у меня с руками такая же ситуация. Но я потащу, зубами, чем придется. На морально-волевых вынесу! Твое дело создавать пустоту вокруг и в направлении выхода.
– Ox, – вздохнула Пустота, – ты меня под монастырь подведешь… – И зачем-то глупо спросила: – А если кто узнает?
– Или ты сама не принцип? – резонно возразила душа. – Кто тебе указ? Никто!
– Если бы ты только знала… – снова вздохнула Пустота. – Как нам, принципам, тяжело…
– Не раскисай, некогда! – подстегнула ее душа. – За дело!
Что происходило дальше, человеческому разумению недоступно, потому что похоже скорее на чудо, а не на процесс реальности, поэтому заостряться на нем не будем. Скажем только, что большое еще счастье, что не оказалось никого рядом с той дырой в земле, из которой, словно само собой, выбиралось наружу бездыханное тело Лиса. Только благодаря этому счастливому обстоятельству никто не перепугался до смерти. А может, дело в том, что, когда принципы обделывают свои делишки, свидетелей не бывает. Тоже – принцип.
Вот и в этот раз перед тем, как на поверхности земли появилась белобрысая голова Лиса, холодный ужас выполз из темного лаза под кустами боярышника. Моментально расползся он по округе, разогнав почуявших неладное бродячих котов, собак и птиц ночных, а заодно и околачивавшуюся неподалеку давешнюю парочку бомжей.
Тело упало навзничь, на спину, на толстый ковер хвои: лицо – в небо, руки – в стороны, ноги – по колени в яме. Не теряя ни секунды, душа прильнула к груди Лиса, растопила холод, зажгла пламя и запустила сердце.
Содрогнувшись в конвульсиях, Лис изогнулся и ударил ногами воздух, после чего, перекатившись на живот, зашелся в долгом надсадном кашле. Лишь когда из горла вместе со слюной полетели клочья кровавой пены и грудь едва не вскрылась от резкой боли, ему удалось унять кашель. И тогда он сделал первый глубокий вдох.
Голова пошла кругом, словно после глотка крепкой хмельной браги.
Как пах мир! Будто великий парфюмер сумел извлечь экстракт из всего, что в нем есть, сделал из этого концентрата духи и щедро оросил ими пространство вокруг Лиса. Последний раз такую чистоту и богатство запахов он ощущал в детстве, о чем забыл, забыл… Казалось, что забыл. Но стоило родиться заново, и все вернулось. Он долго лежал на земле, прислушиваясь, как дрожит и замирает в нем душа. Потом с трудом поднялся на колени и, упираясь в них руками, тупо смотрел в черный зрачок лаза, не понимая, как он из него выбрался. Он мало что помнил, словно тяжелый сон, какие-то тени, звуки… Кажется, звуки были. Но, скорее всего, привиделись и тени, и звуки…
Ощутив вдруг смертельный холод, он начал дрожать, сильно, ненормально как-то, всем телом. С трудом поднялся на ноги и, чтобы согреться, стал хлопать себя по бокам руками. Заметив, что весь перепачкан землей, стал очищать от грязи одежду. Обеими руками взъерошил волосы, вычистил комья глины и камешки из ушей, отряхнул куртку. Эти действия не слишком помогли, он чувствовал, что за шиворотом еще полно всякой дряни. Тогда он снял куртку и, через голову стянув рубаху, несколько раз вытряхнул ее на хлопок. То же проделал и с курткой, но оказалось, что карманы ее полны земли, и когда он их вывернул, откуда-то взялось-появилось синее птичье перо. Подхваченное неощутимым током воздуха, перо поднялось невысоко и замерло на одном месте, подрагивая и покачиваясь, словно в нерешительности. А решившись, сделало резкий вираж вниз и опустилось прямо в лаз подземного хода.
– Вот это правильно, это я заберу, – сказал кто-то, по ощущению – пустой и гулкий. – А то что-то тебе слишком уж везет.
Потом, через паузу тишины, из отверстия, словно плевочек, вылетела по короткой дуге и упала к ногам Лиса доска.
– А картинку возьми, – сказал тот же голос. – Еще пригодится.
– Спасибо этому дому, – неожиданно для себя, словно кто-то другой, деревянными губами произнес Лис и поклонился, точно его за затылок нагнули силой. – Пойдем к другому дому, – закончил он известную всем фразу, которая неожиданно приобрела совсем другой смысл и значение.
Отверстие в земле у его ног со смачным чмоком затянулось, будто не было его никогда. Поверхность выровнялась, и лишь округлая залысина посреди опавшей листвы и хвои, точно отметина от прошлогоднего костра, указывала место пропавшего лаза.
Лис постоял еще какое-то время, оторопело глядя под ноги, потом помотал головой, словно прогоняя наваждение, поднял с земли панно и оглянулся.
За дорогой на месте пожара суетились люди, стояла пожарная машина или две, роняя синие проблески вокруг себя. Судя по всему, пожар уже догорел и спасать там было нечего. Свежесть улетучилась, словно и не она совсем недавно так кружила его голову, остро пахло гарью. По воздуху черными метками молча плыли длинные лоскутки сажи.
Без злорадства, лишь устало, Лис подумал, что Толяну с его дачей… с его бывшей дачей теперь придется повозиться. Ну, ничего, у него же брат депутат, поможет. А вот ему на пожарище делать совершенно нечего. Поэтому он благоразумно повернулся к нему спиной и, лавируя меж сосен, пошел напрямик к машине, отстраненно, как посторонний, радуясь своей предусмотрительности, благодаря которой поставил ее подальше от дома. От этого дома. А то, наверное, тоже… Того…
Ночь уже точно прошла. На востоке, уцепившись за ветку сосны, раскачивалась и невероятно сияла Венера. Ниже, готовясь принять вечно юную и прекрасную богиню, полнилась подогретой розовой пеной купель восхода. Думать не хотелось совершенно, хотя подумать о чем было. Да и спать тоже не хотелось, просто требовалось время, чтобы после ночных приключений прийти в себя, чего бы это ни значило. Открыв машину, он забросил на заднее сиденье панно. Следом забрался и сам, заблокировал изнутри двери и откинул сиденье. «Надеюсь, машину не заминировали», – подумал устало, закрывая глаза.
О небо, он все еще на
