– Нет. Я просто умная. Имею право.
Поднялись с дивана, держась за руки. Кадри обняла, потом повернула от себя, подтолкнула ладонью между лопатками – иди. Андрей подхватил чемодан и, не оборачиваясь, вышел из дома.
Машина с безмолвным Алеко за рулем плавно катила в аэропорт Самуи.
– Пап, когда прилетим?
– Через сутки. Может, позже.
– Так далеко?
– Нет, просто долго. Три рейса, две пересадки.
– Ну ладно. Я кино накачал. А там розетки есть, если планшет сядет?
– Есть, не волнуйся.
– А я и не волнуюсь.
В аэропорту тихо сказал Алеко, выгружавшему чемоданы: жди. Тот кивнул.
– На Бангкок – седьмая стойка! – Джон оторвал взгляд от табло и бодро покатил чемодан за собой.
– Джон, остановись, – догнал его голос отца.
– Что? – обернулся Джон.
– Остановись. Нужно поговорить.
– Сейчас? Давай зарегистрируемся, потом поговорим, – Джон снова двинулся в сторону стойки.
– Джон, стой.
Андрей, повернувшись, зашагал к кафе в центре зала. Джон, недоумевая, поплелся следом.
– Мороженого хочешь?
– Нет.
– А что хочешь?
– Ничего.
– Ну как знаешь.
Андрей заказал кофе и виски.
– Джон, ты не летишь.
Сын молчал. Ни укора, ни упрека, ни даже вопроса. Просто молчал, и всё.
– Ты не летишь. Я так решил.
– А раньше не мог сказать?! – глаза Джона предательски заблестели, щеки возмущенно запылали пунцовым.
– Я не был уверен.
– А теперь уверен, да?
– Теперь уверен. Послушай меня, Джон. Внимательно послушай. Я сейчас все тебе объясню. Не только тебе, но и себе.
В горле пересохло. Андрей глотнул виски.
– Мы с тобой всего лишь люди. Мы не Программисты. Ни ты, ни тем более я. Я отдаю себе отчет в том, зачем ты и такие, как ты, пришли сегодня в наш мир. И понимаю не просто как твой отец, нет. Понимаю как человек, много лет назад добровольно согласившийся полностью изменить свою жизнь, да что там свою – жизнь всей семьи, жены и ребенка – вас, кого я люблю больше всех на свете, люблю больше жизни; изменить жизнь ради дела, на какое, по большому счету, и жизни не жалко. Я понимаю, кто вы – ты и такие, как ты. Я все понимаю. Я знаю, что вы – следующее поколение, и что без вас никакого завтра не наступит.
Андрей замолчал. Джон впервые видел отца таким – одновременно взволнованным, предельно искренним и столь же несчастным.
– Но я ничего не могу и, главное, не хочу с собой поделать! Ты и мама – вы всё, что у меня есть, всё, ради чего я живу. И я не могу рисковать вами – ни тобой, ни мамой. Я не знаю, куда я сейчас еду. Я не знаю, что меня ждет. Поэтому я лечу один.
– Папа, может, ты все же изменишь решение?
– Нет, не изменю. Потому что знаю – ты на моем месте поступил бы точно так же.
Джон смотрел на дрожащие от волнения руки отца и с неизбежностью понимал – отец прав, во всем прав. Во всем, что сказал.
– Вот послушай, Джон. Всего два вопроса. Два проклятых вопроса. Ответь мне. Только ответь честно. Вопрос первый. Сколько тебе лет?
– Ты же знаешь. Двенадцать.
– Тебе еще как минимум шесть до совершеннолетия. И будь ты хоть семи пядей во лбу, ответственность за тебя сейчас лежит на мне и на маме. Я что-то не то говорю?
Джон не ответил.
– Теперь вопрос второй. Кто в нашем роду старший мужчина?
– Ты, папа, – на этот раз возможности промолчать у Джона не было.
– Сколько мужчин в нашем роду?
– Двое, папа.
– Ты считаешь, правильно рисковать сразу обоими?
Джон сосредоточенно скреб пальцем поверхность стола.
– Нет, папа.
– Ты понял мое решение.
– Да, понял.
– Ты передо мной отвечаешь за маму.
– Да.
– Я вернусь. Ты повзрослеешь. И тогда все будет иначе.
– Хорошо.
– Поезжай домой.
Джон медленно, шаркающей походкой, пошел к выходу. За собой он катил чемодан, с глухим стуком то и дело попадая по нему пятками. Совсем как мать – не держит спину. Андрей поднялся из-за стола, посмотрел в сторону стойки регистрации. Джон бросил чемодан посреди зала, стремительно вернулся, порывисто обнял, отпустил, на ходу подхватил чемодан и скрылся за раздвижными дверями.
Док, как было условлено, ждал на эстакаде на втором этаже ларнакского аэропорта рядом с входом в зону вылета.
– Что-то ты совсем налегке.
– Омниа меа мекум порто[58].
– Тоже правильно.
Выглядел Док невесело. Впрочем, я на его месте тоже вряд ли стал бы устраивать ритуальные пляски радости. И еще, отчего-то всплыла фраза – «ты туризм с эмиграцией не путай». Все так же сияющий фиолетовым металликом Росинант дожидался в дальнем углу стоянки.
– Он у тебя вечный, что ли? – удивился Андрей.
– Да нет, просто крепкий попался. Хотя, иногда думаю – а ведь и меня переживет.
– Куда едем? В Пафос?
– Нет, в Кампос Тсакистрас.
– Это где такое?
– Сто тридцать километров. На горе, в лесу. Рядом с границей. Там зимой снег выпадает.
– Никогда не слышал.
– Уединенное место. Деревня, сто человек населения. Туристы не мешают. Тихо.
– И чего там?
– Я дом купил. Старый, лет сто, может и больше. С большим сараем. Как раз то, что нам надо.
– Почти приехали, – Док через два с половиной часа езды свернул с и без того узкой дороги в проулок. Мимо потянулась череда видавших виды домов, обнесенных каменными оградами. Потом дома кончились, дорога потекла в гору сквозь рощу мандариновых деревьев. В отдалении за забором вросла в землю замшелая, местами покосившаяся каменная одноэтажка.
На террасе в кресле-качалке сидел суховатый седой старик с всклокоченной шевелюрой, почему-то обутый в короткие валенки.
– Ноги мерзнут, – пояснил он, поймав недоуменный взгляд Андрея. – Диабет, мать его ёб. Я Слава. А ты, должно быть, Андрей.
– Он самый, – отозвался тот, пожимая сухую жесткую ладонь.
– Ты, вероятно, с подарком? – Слава, наверное, хотел улыбнуться, но вместо улыбки изобразил какой-то хищный оскал.
– С пустыми руками не езжу, – с вызовом ответил Андрей.
– Ладно, не сердись на старика. У меня маразм. Подустали мы с Доком. Заебались пыль глотать. Ну, вот, ты приехал, теперь у нас полный комплект. Как говаривал классик, Уильям наш Шекспир, – ад пуст, все бесы здесь. Ладно, ребята, не рассиживаемся. Пора заняться делом, – Слава слез с качалки и с видимым усилием заковылял в сторону сарая.
– Что с ним? – тихо спросил Андрей.
– Восемьдесят скоро. Никто не молодеет, – вполголоса ответил Док.
– Мои косточки перемываете, засранцы? – обернулся к ним Слава.
– Твои, конечно, – усмехнулся Док.
– Вот, бля, никакого у вас уважения к старому немощному человеку, между прочим, отцу-героину. Козлы вы позорные! Ладно, я с вами разберусь еще. Вот возьму и песок, что из меня сыплется, забью в становой подшипник – хер вам будет, а не антигравитация, – с этими словами Слава скрылся в сарае.
Андрей первый раз видел модуль живьем. На массивной станине стояла скрывавшая внутренности установки грубо сваренная некрашеная стальная коробка. По ее центру торчал вал, на него было нанизано нечто, напоминавшее большой ротор центрифуги. К станине внизу приварен кусок тяжелого уголкового профиля с прикрепленным к нему электромотором. Один шкив укреплен на валу
