Руки парня сами опускаются и кладут пистолет на стойку для опоры. Трой снимает наушники, кладя их рядом. У меня бешено колотится сердце, и кажется, что парень чувствует это своей хрупкой спиной. Он весь будто из стекла, будто из бисера. Его тонкая рука берет мою в свою и прижимает к сердцу. Я не вижу лица Троя, но знаю, что его глаза сейчас — океан. Я чувствую кончиками пальцев, как бьется его сердце не впопад с моим. Размеренно. Но стоит кучерявой голове опуститься на мое плечо, а тонкой руке сжаться, как пульс учащается.
— Ты чувствуешь? — его дыхание щекочет мою шею, а тихие слова эхом разносятся и отражаются от стен. — Я тебя люблю.
========== VII ==========
Park Lane — The Fallen
— Чем ты, мать твою, думал?! — крик Маркуса, кажется, слышен даже на первом этаже. Впрочем, причина для ругани действительно есть. На стол передо мною Батлер кидает газету, на главной страницы которой огромным шрифтом напечатано:
«В Сан-Франциско убит известный танцор Стеффан Баллет. Молодой перспективный парень был зарезан в своей квартире в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое сентября. Предполагаемой причиной убийства является его ориентация: в 2014 году танцор признался, что он гей. Была ли это месть конкурентов или же Стеффан перешел кому-то дорогу — читайте подробности на 15-й стр.»
— Я замел следы, — сжимаю пальцы на переносице, стараясь унять набатом звенящую боль в левом виске, но тщетно. Маркус мельтешит перед глазами, меряя шагами кабинет, и хочется рыкнуть на него и попросить не становиться еще одной из причин мигрени, но вовремя одергиваю себя. Сейчас мы не друзья. Сейчас Батлер — начальство, а я среднестатистический подчиненный. И повышать голос в данной ситуации — это гарантированно раскалить и без того тяжелую атмосферу.
Маркус нервно крутит в руках зажигалку и пачку сигарет, в итоге достает одну и закуривает. Тут же говорит, выпуская изо рта с каждым словом дым:
— Будешь? — протягивает мне пачку.
Мотаю головой.
— Нет. На электронные перешел.
Тут же Батлер кидает в стенку пачку с сигаретами и пластмассовую дешевую зажигалку, видимо, лежавшую у него как раз на случай подобных разговоров, чтобы, в случае чего, разбить было не жалко. Зажигалка звонко взрывается, разлетаясь кусками пластика и снопом искр. Немного вздрагиваю, не ожидая подобного от своего начальника. А уж тем более от друга. Я знаю Маркуса достаточно времени, чтобы выявить: это человек спокойный, со своим чуть пошловатым чувством юмора, в меру строгий, но любящий свою семью, ценящий друзей. За все годы нашей совместной работы Батлер редко выходил из себя настолько сильно, как сейчас.
Меня оглушает его крик:
— Да что с тобой, черт возьми, такое, Франта?!
Я скрещиваю руки на груди чисто инстинктивно, будто пытаясь оградиться, и пожимаю плечами.
— Что ты, блять, плечами жмешь?! Еб твою мать, объясни мне, нахера ты привел того пацана в офис?
Сердце екает. Прошло уже около недели после /того/ дня. За всю неделю ни слова, ни звука насчет Троя ни от Маркуса, ни от самого Сивана. И теперь, когда эта тема затронута, что случилось бы рано или поздно, мне хочется, как в детстве после кошмаром, забиться в угол, завернувшись с головой в одеяло. И Батлер заталкивает глубже в угол, вжимает в стену каждым словом:
— Этот парень — твой заказ, да? Один из тех, чья смерть прекратит шантаж? Если ты хочешь втереться ему в доверие и убить, то зря, копы быстро выйдут на твой след.
Я замечаю, что действительно с каждым шагом приближаюсь к стене, будто пытаясь слиться с ней. Руки начинают дрожать, в легких саднит, и я по привычке шарю по карманам в поисках сигарет, хотя прекрасно знаю — заветной пачки Camel там нет. Там вообще теперь пусто. Я не ношу с собой даже телефон, прекрасно зная — звонить мне больше некому. С Троем всё закончено. Последнее, что я сделаю для него — это попрошу уехать навсегда из страны. Если я его не убью (я не смогу, нет, не смогу, руки бессильно разжимаются, и винтовка падает каждый раз), то это сделает кто-то другой. И у него уж точно руки будут твердо и уверенно держать сталь, а палец нажмет на крючок.
— Я выполню всё, — произношу через силу, будто выбивая из себя слова. Лгу, но надеюсь, что это не слишком очевидная ложь.
Маркус качает головой и, докурив сигарету, бросает её в переполненную пепельницу, стоящую уже неизвестно сколько на столе.
— Ты хоть нож забрал?
Киваю. Оставить орудие убийства — это слишком даже для меня.
— На том спасибо, — ухмыляется Батлер. Кажется, весь гнев сошел на нет, сменившись усталостью. — Выметайся, пока я спокоен более-менее. У тебя от силы шесть недель, чтобы закончить со всеми, кто в той папке.
***
Lera Lynn — My Least Favorite Life
В середине октября ночи становятся внезапно слишком холодными, и меня начинают мучить, казалось бы, давно забытые кошмары. Как в детстве, я просыпаюсь с чувством накатывающей панической атаки. Судорожно сжимаю руки в кулаки и пытаюсь встать. Удается с трудом, ноги подгибаются, но я все-таки преодолеваю расстояние от дивана до тумбочки и беру электронную сигарету. Глубоко затягиваясь приятным, в отличие от табачного горького, дымом, я вроде бы успокаиваюсь, хотя мелкая дрожь продолжает бить всё тело.
Поменять горький дым на сладкий, вредный — на абсолютно никакой. Не спать по ночам. Не убивать. Потому что появился он. Не ворвался ураганом, как часто бывает в жизни, а просто стал кем-то близким. Тем, кого нельзя любить. Да о какой, черт возьми, симпатии, любви и отношениях может идти речь, когда у меня осталось всего пять недель из шести отведенных на то, чтобы убить ребенка, четырех девушек, четырех совершенно незнакомых мне парней и Его. Я кидаю мимолетный взгляд на пистолет, лежащий с папкой на книжной полке. Еще один экземпляр с полными досье на ни в чем неповинных людей, просто перешедших кому-то случайно дорогу, лежит в шкафу. Достаю его из-под груды вещей и выхожу на балкон. Влажный осенний воздух пробирает до костей, но не сомневаюсь, сейчас тут будет жарко. Ногой двигаю в центр лоджии металлическую урну. Сгибаю синий пластик папки пополам, отрывая сначала обложку, а следом за ней и листы. С последнего на меня смотрят сапфировые глаза в обрамлении редких черных ресниц. На лицо с острыми скулами спадают кучеряшки. На левой щеке родимое пятно.
На моей стене, среди фотографий пустое место. Для него. В
