Сашка, понимая, что в таком настроении лучше мин херцу не перечить, исчез, как не было. Где и с кем искал – неведомо, только через полчаса представил государю степенного мужика с большими залысинами и аккуратной бородой. Лицо худое, щеки впалые, глаза углями сверкают.
Кузнец даже не успел снять прожженный фартук, видимо, Сашка сдернул его прямо от горна.
– Нашелся, – неприветливо буркнул Петр.
Кузнец степенно, но с учтивостью махнул поясной поклон.
– Никита Антуфьев, государь.
– А помнишь ли ты, Никишка, наш уговор?
– Помню, государь.
– Ну, тогда давай, показывай работу.
Кузнец не то щекой дернул, не то ухмыльнулся кривовато и подал царю тряпицу чистую, в которую было что-то завернуто. Петр отбросил тряпицу, начал вертеть в руках пистолет, курком пощелкал, потом приказал Меншикову зарядить. Покачал в руке, вскинул вдруг и выпалил, да так метко, что сшиб с дерева ворону.
– Хор-рош! Умеют же немцы вещи делать! – Но увидел, что кузнец теперь уже усмешки не прячет, и вызверился: – А ты чего смеешься, морда неумытая?! Вы все, неучи, когда еще научитесь такое делать? Мне нужно, чтобы оружие русское против немецкого не уступало, иначе пропасть нам.
– Так прикажи, государь, и мы не хуже немчинов поганых сделаем, а то и лучше.
– Ан приказываю.
– Ну вот я и сделал.
– Насмехаться?! – Петр побагровел и от души благословил Никиту кулаком в ухо, того шатнуло изрядно, однако устоял. – Да как смеешь?! Сперва сделай, а потом хвались. Языком молоть все вы горазды.
Никита потряс головой, в ухе хорошо зазвенело, оно и пухнуть уже начало, но со всей смелостью ответил:
– Ты сначала правду узнай, потом драться лезь.
И с этими словами вытащил из котомки вторую тряпицу, подав ее царю. Петр развернул и обомлел, увидев второй точно такой же пистолет. Покачал в руках, сравнивая, и спросил:
– Что это?
– Ты приказал, государь, я и сделал. Вот сам возьми и отличи, который из них немчинской работы, а который моей.
Царь недовольно дернул щекой и поворотился к Меншикову.
– Ну-ка, друг Данилыч, попробуй ты.
Но как ни крутил Меншиков пистолеты, как ни разглядывал, как ни нюхал – ничего сказать не смог. Никита же только усмехался в бороду, но скромно, чтобы царь не увидел. Кто ж его знает, что ему в голову ударит. Наконец царь сдался.
– Ладно, говори, – разрешил он Никите.
– Тот, из которого ты стрелял, государь, мой, ежели щечку с рукояти отвинтить, мое клеймо будет. А второй и есть немчинский, которому ты курок сломал. Нет, я ихнюю работу хаять не стану, добрые мастера, пистолет отличный, сталь хорошая. Только мы умеем не хуже делать. Никогда немчину русского не превзойти!
– А если лучше повелю, сделаешь? – хитро прищурился Петр.
– Повелишь, сделаем. Мы царской воле покорные.
– Ну, хуже сказать ты не мог! – вдруг окрысился царь. – Значит, если не будет на то царской воли, так все шаляй-валяй делать будете? Сам-то ты мастер или кто? Гордости нет, желания никакого? Так тогда твое место не в кузне, а под печкой с тараканами, лежи да похрапывай. Кто вперед идти не хочет, сначала на месте загниет, а потом и назад покатится!
Однако Никита не смутился.
– Что мне проку один или два пистолета сделать лучше немчинских или аглицких? Могу, но не желаю! Это все равно что на паперти побираться. Копеечку бросят – и радуйся. Не мое это. Никогда в жизни не крохоборствовал и сейчас не начну.
– Вот ты какой… – удивленно протянул царь – Ну, ладно. Ты, как я вижу, мужик справный, с большим замахом. Смотри, однако, широко шагнешь, больно падать будет. Я ведь много тебе дать могу, но тогда много и спрошу. Вечером буду у тебя, прикажи хозяйке стол готовить, не кого-то, самого царя принимать будете. Вот тогда и поговорим, чего ты можешь и чего хочешь. Поехали, – бросил он Меншикову.
Тот побежал следом за царем, но успел коротко обернуться и погрозил Никите кулаком, смотри, мол, шельма. Если что – не сносить головы. Только не испугался Никита, верил он в себя, в свою судьбу, потому что знамение ему такое было. Не он сам, так потомки его…
* * *Скобелев мрачно рассматривал присланную из императорской ставки диспозицию, потом долго и тяжело размышлял и спросил у своего начальника штаба:
– Алексей Николаевич, что вы об этом думаете?
Куропаткин помялся, он никогда не отличался решительностью и предпочитал скрупулезно исполнять приказы командира, по возможности не высказывая собственного мнения, а может, и не имея его. Однако в голосе Скобелева прозвучало такое откровенное недовольство, что он решился:
– Не нравится мне это.
– А мне очень сильно не нравится, – сказал Куропаткину Скобелев. – Что это за ерунда? Сначала стрелять, потом молчать, потом снова стрелять и опять молчать… А наступление начать только в три часа пополудни. Ерунда какая-то.
Дождь не перестает, и по такой грязище люди быстро вымотаются, не успев дойти до турецких редутов. Пишите: «Людей не позже одиннадцати часов накормить горячим обедом с мясом. Движение начать в полдень». Я буду с Владимирским полком.
– Да, Михаил Дмитриевич, имеется еще одна новость, к которой я, честно говоря, просто не знаю, как отнестись. Не то хорошая, не то плохая…
– В чем дело?
– Нам прислали две батареи новых пушек производства уральских заводов господина Демидова. Говорят, неслыханной скорострельности пушки.
– Так это же хорошо! – улыбнулся Скобелев.
– Не спешите, Михаил Дмитриевич, не спешите. Дело в том, что с ними пожаловал и сам господин Демидов. Желает увидеть лично, как его пушки покажут себя в бою.
– Господи, еще один штатский повоевать лезет! Воистину, каждый мнит себя стратегом… Или орден с мечами возжелал?! Не бывать тому! – вспыхнул Скобелев. – Гоните его взашей!
– Не получится, у него приказ от главнокомандующего, как бы не вышло чего. К тому же я думаю, что не полезет он никуда с батарей, а вот от пушек его отогнать не получится. По мне так пусть любуется. И не толстопузый он, – уже тихо добавил Куропаткин.
– Черт с ним! – махнул рукой Скобелев. – Пусть сидит, где хочет, только чтобы на глаза не попадался, иначе прикажу казакам на аркане в ставку отволочь. Ладно, мы будем штурмовать Зеленые горы в промежутке между редутами Юнус-бей табия и Омар-бей табия. Пройдем прямо к Плевне, и если господину Демидову охота, пусть его новомодные пушки обстреливают эти редуты, прикрывая движение нашей колонны. Не позволит туркам шевельнуться, так лично доложу государю, пусть и его наградят, – усмехнулся генерал.
Утренний туман еще плыл над Плевной, когда вдалеке глухо грохнул пушечный выстрел, и снаряд со сверлящим визгом разрезал воздух. Взрыв прогремел глухо, на Гривицком редуте взлетел
