Император резко обернулся, сделал шаг и остановился, разглядывая ее.
– Ну почему вы не бежите… – прошептала она с досадой.
В этот момент подскочили двое казаков, аккуратно забрали у Алевтины бомбу, взяли под руки и повели куда-то. Она шла в странном восторженном состоянии, почти счастливая, будто все невзгоды отступили.
В этом благостном покое она доехала до Петропавловской крепости и позволила увести себя в камеру. Там она легла на жесткие нары и сразу заснула. Ей приснился отец, он был трезвый и деловитый, как в те благословенные времена, когда Пьер еще не появился в их деревне. «Не плачь, Аля, а то овцы разбегутся», – сказал он ей и дал пряник.
…Проснулась она от не вполне любезного потряхивания. Человек в мундире велел немедленно идти с ним. Были какие-то лестницы, а потом кабинет, где глаза слепило солнце и задавали много вопросов. На все Алевтина отвечала одинаково: приехала из деревни на заработки, бомбу дали, кто, не знает, сказали нести, обещали денег, если бросит. Мундиры шевелили усами, переставляли слова в вопросах. Она терпеливо повторяла свой ответ. И вдруг появилась Софья. Она выглядела очень измученной и постоянно кашляла.
– Вы знаете эту женщину? – спросил усатый мундир.
– Нет.
– Однако ваша реакция говорит обратное. А вы? Знаете ее? – обратился он к Желябовой. Та кивнула, снова закашлявшись.
– Разумеется. Я ввела это невинное дитя в искушение, не сказав, что именно ей поручили нести. Помилуйте ее! Наказание должна понести я.
– Слышите, что говорит дама? Вы знаете ее?
– Нет.
– Она сама пришла в полицию, сказав, что послала вас на погибель из ревности.
– Я вижу эту женщину в первый раз, – равнодушно сказала Алевтина и прикрыла глаза рукой от солнца.
Больше на допрос ее не вызывали. Про нее будто забыли. Андрей Иванович, помнится, говорил, что казнь могут заменить пожизненным заключением. Может быть, это оно? Но суда же вроде не происходило. Постепенно она потеряла счет времени, только следила, как постепенно покрывалась листвой тополиная ветка – единственное, что, кроме неба, можно было увидеть из окна камеры.
Однажды ее вывели наружу и посадили в карету с наглухо задрапированными окнами. Там уже сидела Софья, бледная и ужасно похудевшая, а рядом с ней усатый жандарм. Алевтина сложила скованные наручниками руки на коленях и уставилась на них со всем вниманием.
Карета остановилась на Семеновском плацу, дверцы распахнулись, и Алевтина увидела на огороженном пространстве две виселицы, а рядом с ними несколько полицейских и священника в черной рясе. «Интересно, понравился ли медвежонок Грегуару? Жаль, уже не узнать», – промелькнуло в голове.
Площадь полнилась народом. Возмущенный гул усиливался, с разных сторон слышались голоса:
– Гляди, совсем ребенок!
– А эта, вторая, говорят, губернаторская дочка!
– Неужели не помилуют? Они ж не убили даже никого!
Появились конные казаки с нагайками и начали разгонять толпу, но как-то вяло, будто ожидая чего-то. И «что-то» появилось. Со стороны Гороховой улицы начали выезжать один за другим гвардейцы в парадных мундирах.
– Император, император… – пронеслось по толпе. Девушка завертела головой. Ей захотелось в последний раз увидеть человека, так сильно похожего на ее отца. Но где же он?
Послышались звуки духового оркестра. На лошадях, покрытых золототкаными попонами, медленно проехали мужчина и женщина, а когда они остановились в полукруге гвардейцев, музыка смолкла. Алевтина вглядывалась в лицо всадника и не понимала. Вроде бы никто другой из присутствующих императором быть не мог, а этот совсем не походил на ее покойного батюшку! Неужели тогда, на Екатерининском канале, ей просто показалось? Но она же видела его совсем близко!
Она оглянулась на Софью, ища поддержки, та взирала на происходящее с крайним удивлением, почти с ужасом:
– Это же Василий Щербатов… как так? Где Гагарин?
…А на помост у виселиц поднялся какой-то человек с бумагами. Он начал громко, с завыванием кричать о русской земле, дающей силу поколениям, об исконных заступниках, о святой княгине Ольге. И о том, что негоже крестьянам отделяться от земли, и новая императрица, Ольга Вторая, как настоящая мать, милостью своей искоренит эту несправедливость.
– Уди-ви-тельный вздор… – прошептала Желябова.
Оратор продолжал вещать о том, что бывший император и вся его семья – преступники, а теперь начинается эпоха милосердия. И первым добрым делом станет избавление от смерти этих двух невинных женщин. Алевтина поняла, к кому относятся эти слова, только когда жандармы подошли к ним с Софьей, сняли наручники и велели идти по домам.
Они пошли, проталкиваясь сквозь толпу. Повсюду люди передавали друг другу листовки с портретом новой императрицы, обсуждали, удивлялись.
И тут раздались выстрелы. Императрица Ольга схватилась за грудь и упала с лошади. Откуда-то вылетели еще всадники в мундирах и поскакали прямо на людей, прорываясь к помосту. Софья остановилась, вглядываясь, вдруг страшно закашлялась и сплюнула кровью.
– Софья Львовна, вам нехорошо, пойдемте, – Алевтина взяла ее абсолютно ледяную руку и повела в сторону Подьяческих улиц.
– Нет, нет! – запротестовала Желябова. – Матушка не должна видеть меня такой.
Алевтине безумно хотелось обнять Грегуара, но она послушно повела Софью на Кузнечный. Зайдя в квартиру, Желябова повалилась на кровать и попросила принести все одеяла, какие есть. Ее трясло. Не найдя одеял, Алевтина рискнула зайти к квартирной хозяйке.
– Вернулись? – обрадовалась старуха. – А Андрея Ивановича, наверное, уже после коронации отпустят. Его недавно забрали.
– Его-то за что? – простонала Софья.
– Ну вы ж тут все вместе… собирались. Я уж отказать вам хотела, да не успела, вишь как оно все повернулось. А последние дни и газеты читать боюсь – каждый день ужасы. То император ушибся и умер, то наследника похитили, а то вообще выяснилось, что вся их семья – предатели.
Что-то бахнуло вдалеке так сильно, что зазвенели стекла. Потом еще раз и еще.
– Потешные огни, наверное, – сказала хозяйка, – императрица Ольга сегодня ж коронуется.
– Какие огни, это корабельные орудия с Невы, – слабым голосом произнесла Софья. – Боюсь, война все-таки началась.
– Батюшки-светы! – всплеснула руками старуха, – за что же нам такое?
Алевтина попросила ее:
– Приглядите, пожалуйста, за Софьей Львовной. Мне очень нужно сына увидеть.
Она бежала по Невскому, который менялся от дома к дому. То безлюдье, то вдруг кричащая толпа выбегала из какого-нибудь переулка. Еще пару раз стреляла корабельная пушка. Недалеко от Средней Подьяческой Алевтина услышала глухие равномерные удары. Два мужика с топорами крушили дверь лавки того самого ростовщика. Из-за двери слышались возмущенные вопли. Подъехали казаки и начали с интересом наблюдать за происходящим. Девушка прибавила ходу, и вот он – знакомый двор! Трезор увидел хозяйку и заплясал на цепи, повизгивая от счастья.
…В доме Варвары Степановны ничего не изменилось. Все так же лежали на диване разноцветные клубки, все так же лениво взирал на них Котофей Патрикеич. Госпожа Перовская всплеснула руками:
– Алечка, вас выпустили? А Сонечка?..
– Она у
