– Гхм…
– Алечке плохо, – объяснил муж, осторожно укладывая девушку на кровать.
– И что же на этот раз? Рука? Или голова?
– Я не буду жить! Не могу! – рыдая, выкрикнула Алевтина. Потом вдруг вскочила и бросилась к ногам благодетельницы:
– Софья Львовна, милая! Не оставьте Грегуара! Он ведь ни в чем не виноват. А я… я правда не смогу дальше… не уговаривайте… лучше уксусу дайте… а нет – я сама найду!
– Встаньте. Да возьмите ж себя в руки, наконец, – схватив девушку за плечи, Желябова сильно тряхнула ее. Та сразу перестала кричать и опустилась на кровать, глядя в одну точку. Сказала почти спокойно:
– Все равно я жить не буду. Пожалуйста, не оставьте Грегуара.
– Да как ты можешь! – воскликнул Андрей Иванович, а Софья села рядом с Алевтиной и сжала ее руки в своих:
– Самоубийство – грех великий, но уж вовсе недопустимо лишать себя жизни впустую, только из-за слабости недостойной.
– Я верила… все эти годы ждала и верила… только этим жила, – голос девушки будто утратил тембр, став бесцветным, – а теперь у меня будто душу вынули. Не уговаривайте, не смогу.
Желябова задумалась:
– Все время вы из крайности в крайность… Если уж совсем жить невмоготу – можно своей смертью пользу принести. Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на нем, но сделать его надо. А вы с нами же? Или не так говорю?
– Зачем ты, Соня, девочка вообще не ведь не понимает… – начал было муж, но Алевтина перебила:
– Я хочу! Хочу принести пользу. Может, будь все по-другому устроено – и батюшка был бы жив…
– Именно, – кивнула Софья, – это я и пытаюсь объяснить вам уже полгода. Мы расскажем вам, что нужно будет делать, если, конечно, вы не передумаете.
– Не передумаю. Только… Грегуар…
– О вашем сыне позаботятся, я вам обещаю.
– Но… – Андрей Иванович выразительно посмотрел на жену. Та обняла девушку:
– Не волнуйся. Она умеет молчать. Это видно.
…Не так уж много нового она и узнала. Помимо крестьянского кружка и общества славянофилов, о которых не велели говорить, есть настоящее тайное общество. Там совсем мало народу, и они вообще никогда не проводят собрания, боясь выдать себя. Скрываются в подвалах на окраине города и делают взрывчатку для бомб.
– Зачем бомбы? – спросила Алевтина. – Французов убивать? То есть… англичан?
– Разумеется, нет, – терпеливо объяснила Софья, – убивать нужно тех, кто довел нашу страну до позора. Думаете, отчего иностранцев так много стало? Не оттого ведь, что досадить нам они приезжают, но правительство наше сняло с них все налоги на торговлю и ремесла. А свой народ теперь побирается. Крестьяне землю бросают, армия наполовину распущена, люди скоро начнут бросаться друг на друга. А сейчас еще и славянофилов, тех, кто хоть как-то борется за Россию, пытаются запретить.
– Пахнет гражданской войной, – кивнул Андрей Иванович, – чиновники наши мечутся, пытаясь исправить то, что натворили в двадцать шестом, но только запутываются еще больше.
– Так и есть, – кивнула жена, – а добавь еще к нашим бродячим крестьянам беженцев из Болгарии и Греции… уличная резня может начаться очень скоро. И тогда всем матерям будет трудно защитить своих детей. Нужна бомба, очень точно брошенная для… мира. Отзвук ее взрыва должен разбудить сердце русского народа.
– Бомба мира… – повторила Алевтина, будто пробуя слова на вкус. – Разве так бывает? Но скажите точно, что мне нужно делать?
В этот вечер ей ничего не сказали. Она не смогла спать и просидела до утра с крупинкой надежды, что вдруг обозналась, вдруг явится Пьер и объяснит, в чем было дело. Но месье, как следовало ожидать, не пришел.
На следующий день супруги Желябовы внимательно посмотрели на девушку и, найдя, что ее решимость только окрепла, посвятили в суть дела. Оказывается, все российские несчастья случились из-за рода Романовых, который чем-то прогневил Бога. И спасение могло прийти только от более древнего рода Рюриковичей. Но для нового истинного царя, который почему-то носил фамилию Гагарин, нужно было подготовить место. Бомба, о которой говорила Софья, предназначалась Александру II.
– Так а мне куда идти? – с трудом дослушав, спросила Алевтина. – Давайте вашу бомбу, я готова.
– Большие дела быстро не делаются, – охладил ее пыл Андрей Иванович. – Кроме того, ты не одна металыцица в нашей организации. Жребий будут бросать. Может статься, вообще не в Петербурге это случится. Столица-то теперь в Славенске, царь там чаще бывает.
– Вы что, тоже обманываете меня? – в глазах девушки прочиталось такое отчаянье, что даже Софья смягчила свой обычный тон:
– Потерпи, дорогая. Всем сейчас несладко. Если суждено – то выпадет тебе.
…Такого печального Рождества Алевтина не помнила. Не порадовало ее и жалованье, которое все-таки выплатил ей хозяин разгромленного Английского клуба. Она даже думала не идти на службу в церковь, но, конечно, пошла. Сквозь слезы, застилавшие глаза, огоньки свеч, казалось, плыли куда-то.
На выходе из Казанского собора случилась драка. Начали все греки-беженцы, попытавшиеся в борьбе за праздничным подаянием оттеснить русских нищих, но какие-то мужики вступились за соотечественников и сильно побили грека. Тут же явились его товарищи – человек пятнадцать здоровых парней. Свалка быстро охватила площадь перед храмом и выкатилась на Невский. Завизжали женщины, засвистели полицейские, кто-то выстрелил. Андрей Иванович взял Алевтину за руку, пытаясь вытащить из бурлящей толпы. Она совершенно спокойно шла за ним, спросив только:
– Это уже гражданская война?
– Типун тебе на язык! – шикнула Софья. – Молчи!
После Рождества потянулись никчемные одинаковые дни. Алевтина работала теперь в дешевом трактире, где по вечерам время от времени ей приходилось уворачиваться от пьяных посетителей, обращавших внимание на ее молодость и красивые голубые глаза. Да и Андрей Иванович постоянно отпускал девушке комплименты, невзирая на молчаливое недовольство жены. Все это тяготило Алевтину, она просила Софью послать ее в Славенск, но та отказывала: там уже имелись свои метальщики.
Зачастил к Желябовым молодой человек в очках, который когда-то впервые открыл Алевтине дверь квартиры на Кузнечном. Он учился в университете на доктора и вдобавок руководил студенческим кружком славянофилов. Юноша этот тоже возмущался медлительностью заговорщиков.
– Вы теряете время! – говорил он шепотом таким яростным, что казалось, будто сейчас плюнет в собеседника. – Пока будете мямлить – царя уберут никонианцы! У них своя партия в этой игре, и она располагается, черт подери, ближе к трону!
– Но генерал Скобелев… – возражала Софья, а Андрей Иванович объяснял:
– Тут ведь мало одного цареубийства, его еще суметь использовать.
– Кстати, об «использовать», – вдруг задумчиво сказал очкарик, – помните, я говорил об университетском дореформенном кружке? Боюсь, они еще удивят нас всех.
– Без хорошей поддержки никого нынче не удивишь, – равнодушно отозвался Желябов.
– А вот не скажите! – юноша подпрыгнул, словно ужаленный. –
