– Фройляйн, с вами все в порядке?
Возможно, я допустил ошибку, если нельзя говорить «господин», то, наверное, и «фройляйн» тоже нельзя? Интересно, как немцы называют своих подруг? Геноссин?
Она обернулась и сделала несколько шагов мне навстречу, сильно хромая на одну ногу. Послышался вой полицейской сирены. Прохожие помогали пострадавшим подняться, поэтому никто не обратил внимания, как я подхватил барышню на руки и быстрым шагом направился в сторону стоянки такси.
– Клиника Шарите, срочно!
Шофер кивнул, и серый «кадет» рванулся с места.
Таксист знал свое дело, мелькнули в окне Бранденбургские ворота, мост через Шпрее, и вот мы уже тормозим у приемного покоя клиники.
И лишь через подчала, когда все формальности были улажены, я щелкнул рычагом автомата и купил пачку сигарет. Увы, и вкус немецкого табака при новой власти тоже испортился. Мысли тоже были не лучшими – в Берлине я уже второй день, а в деле практически не продвинулся. И все же эпизод с погромом «Народного обозревателя» подтолкнул к некоторым идеям.
013
В клинику я вернулся вечером. Теперь вместо шляпы и испачканной белой сорочки на мне рубашка в нежно-голубую полоску и модный американский ворсистый пиджак. От шляпы пришлось временно отказаться – не нашлось подходящей. В руке у меня был объемистый бумажный пакет.
– Могу я видеть доктора Гольдшмидта?
– Вам назначено?
– Моя сестра находится на его попечении, ее сегодня доставили после автомобильной аварии, наши родители весьма волнуются.
– О, конечно, я немедленно его вызову.
Разговор с профессором был кратким. Он очень хорошо понимал, что здоровье его пациентки требует срочной выписки, и сам провел меня в небольшую палату с окном, занавешенным светло-зелеными шторами.
– Добрый вечер, фройляйн Киршбаум, как ваше самочувствие?
– Спасибо, доктор, мне уже лучше.
– Ваш брат Карл приехал к вам, у него важные известия для вас.
Сказав это, профессор вышел, а я внимательно посмотрел на девушку. В голубой больничной пижаме она оказалась весьма хорошенькой, и, что важнее, нога не выглядела опухшей, она сможет идти.
– Добрый вечер, Линда.
– Это снова вы? Зачем вы здесь?
– Чтобы спасти вас.
– Спасти?
– Вы же понимаете, что люди из FDJ перевяжут раны и отправятся вас искать. До полуночи они успеют прозвонить все берлинские клиники, а самое позднее к утру будут здесь.
– Что же мне делать?
– Спокойно вернуться в родной Ганновер.
– Но… кто вы вообще такой?
– Меня зовут Карл Ломан. Человек, который может вам помочь.
– У меня нет одежды.
– В этом пакете Вы найдете все необходимое.
Она с интересом заглянула внутрь. Правильно. Пусть рушится мир, но новая одежда всегда будет привлекать женщин. И это хорошо.
– Выйдите, я переоденусь.
– Я не выйду, я отвернусь и даже закрою глаза.
Мы вышли из клиники и со всей возможной (т. е. небольшой) скоростью перешли на другую сторону улицы и остановились в тени мрачного серого дома.
– Дайте сигарету, – попросила она.
Вспышка зажигалки на мгновение осветила ее лицо.
– Где вы достали одежду?
– Купил в берлинских магазинах.
– У вас неплохой вкус и наметанный глаз. Вы, наверное, иностранец?
– Почему вы так думаете?
– Потому что только иностранцы в Берлине курят немецкие сигареты. Немцы предпочитают доставать американские или русские.
– Увы, мои закончились, пришлось купить в уличном автомате.
– И все-таки, – спросила она настороженно, – зачем я вам?
– Потом, – сказал я, – надо ехать.
И махнул рукой, тормозя такси. В салоне довольно большого «аутоуниона» было душновато. Я открыл окно и тут же отпрянул в сторону – по противоположной стороне улицы мчался грузовик, в кузове которого сидели парни в сине-серых блузах FDJ.
– Это за мной…
– Да, дорогая, не волнуйся, мы успеем, – перебил я спутницу, показывая глазами на спину таксиста.
Он высадил нас у Оперы на Унтер ден Линден. Темнело. Яркие фонари и огни реклам освещали улицу. Контраст между темнотой неба и яркостью огней был столь поразителен, что создавал впечатление какой сюрреалистичности происходящего, может, потому этот вечер так мозаично запечатлелся в моей памяти?
Ресторан. Стакан виски со льдом. Музыка, кажется, какой-то народный хор. Она все еще смотрит удивленно.
– Линда, вы и в самом деле можете мне помочь, – я достал из кармана пиджака одну из пресс-карт, подобранных на Циммерштрассе, – мне очень хочется иметь такой документ, а заполнять его я не умею.
Она поглядела на меня снисходительно, а потом попросила у кельнера автоматическую ручку и быстро и уверенно заполнила все графы.
– Поздравляю, – ее улыбка была очаровательной, – теперь вы корреспондент газеты «Берлинский наблюдатель».
– А такая есть?
– Конечно. Только читателей не много.
Стакан рома в руке. Мы сидим в каком-то баре. Она пьет коктейль с большими кусками лимона.
Ночное такси, опять огни фонарей и рекламы. Ее рука в моей. Ее голова на моем плече. Запах лаванды и чего-то еще.
Ночной вокзал. Шипение паровоза и темные синие вагоны.
– Прощайте, Линда, удачи, она вам еще понадобится.
– До свидания, Карл, мы с вами должны увидеться снова.
– Где-нибудь, когда-нибудь, под цветущей вишней…
– До свидания, Карл.
Ее поезд давно ушел, хмурый служитель начал подметать перрон (надо же, где-то здесь все-таки убирают грязь). Надо возвращаться в реальность.
014
Ульм напоминал прифронтовой город, да, собственно говоря, и был таковым – расположенная за Дунаем часть города – Новый Ульм – контролировалась Баварией. В городе множество вооруженных людей – красноармейцы в новехонькой светло-зеленой форме, солдаты рейхсвера в традиционном фельдграу и архаичных пикельхаубе, на другой стороне реки занимали позиции национал-социалистические штурмовые отряды, облаченные в коричневые мундиры.
Солдаты старой немецкой армии держали под контролем приречные форты крепости и мосты через Дунай. Нигде в Германии столь остро не ощущалась угроза гражданской войны, как здесь.
Лишь под сводами огромного старого собора чувствовалось некоторое спокойствие. Эти стены видели слишком многое, чтобы волноваться по поводу новых смут.
Теодор Фридрих фон Лямпе не отказался принять у себя молодого корреспондента берлинской газеты, тем более, что речь шла о подвигах старого морского волка в минувшей войне. На эту тему обладатель Пур ле мерит был готов говорить бесконечно. Союзные транспорты и боевые корабли десятками тонули под ударами его торпед, и лишь коварство предателей в штабах помешало окончательной победе. После описания потопления русского крейсера «Громовой» (в реальности атакована была однотипная «Россия», не получившая серьезных повреждений) я спросил:
– Говорят, что вы сражались с русскими еще за десять лет до начала войны.
– Кто это говорит? – на лице почтенного ветерана отразилось изумление и даже испуг.
– Ваш боевой товарищ Вальтер фон Швингер рассказал нам, что вы атаковали русские корабли еще в 1904 году. По личному, секретному
